Эдвард Сент-Обин - Патрик Мелроуз. Книга 1 [сборник]

Приход разочаровал. Хотя руки тряслись и сердце колотилось, в этот раз не было блаженного обморочного состояния, ошеломляющего мгновения, сжатого, словно автобиография тонущего, и едва уловимого, точно аромат цветка.

Какой, нафиг, смысл колоться коксом, если нет настоящего прихода? Это было невыносимо. В досаде, хоть и опасаясь последствий, Патрик достал второй шприц, снова сел на унитаз и закатал рукав. Удивительным образом приход как будто усиливался, словно рукав задержал раствор и кокаин добирался до мозга дольше обычного. Так или иначе, Патрик уже решил вколоть вторую дозу, так что, сам не свой от возбуждения и страха, попытался вновь попасть в ту же самую дырку.

В этот раз, опуская рукав, он понял, что допустил серьезную ошибку. Это было чересчур. Только перебор мог дать нужный эффект, но это был больше чем нужный эффект.

Не в состоянии промыть бесценный новый шприц, Патрик лишь кое-как надел обратно крышечку и бросил шприц на пол. Затем привалился спиной к стене, свесив голову набок, часто дыша и гримасничая, словно проигравший бегун за финишной ленточкой. По всей коже выступил пот, перед сжатыми глазами стремительно проносились образы: пчела пьяно врезается в усыпанный пыльцой пестик, трещины расползаются по бетону рушащейся плотины, длинное лезвие кромсает на полосы тушу мертвого кита, бочка выдавленных глаз кувыркается между липкими цилиндрами винного пресса.

Патрик заставил себя открыть глаза. Его внутренняя жизнь явно катилась под откос. Разумнее пойти на второй этаж и обречь себя на общение с другими людьми, чем погружаться дальше в болото обрывочных жестоких фантазий.

Звуковые галлюцинации, настигшие Патрика, когда он, держась за стену, добирался до ряда раковин, еще не оформились в слова — это были переплетающиеся цепочки звуков и странное ощущение пространства, словно усиленное репродуктором дыхание.

Он вытер лицо и вылил розоватую воду в раковину. Затем вспомнил про второй шприц и кое-как его сполоснул, глядя в зеркало на отражение двери, — не пропустить, если кто войдет. Руки тряслись так, что трудно было удержать иголку под струей.

Казалось, прошли годы. Остальные наверняка уже сделали заказ. Патрик лихорадочно сунул мокрый шприц в карман и, отдуваясь, заспешил через бар, по коридору и дальше по лестнице.

Джордж, Том и Баллантайн все еще читали меню. Как долго они ждали по его вине, вежливо не заказывая ланча? Патрик неверным шагом двинулся к столу, цепочки звуков вились и сплетались вокруг него.

Джордж поднял голову.

— Оуууу… Оуууу… Оуууу… — спросил он.

— Чок-чок-чок-чок, — ответил Баллантайн, словно вертолет.

— Ыыв. Ыыв, — предложил Том.

Что они пытаются ему сказать? Патрик сел и вытер лицо бледно-розовой салфеткой.

— Уф, — протяжно выдохнул он.

— Чок-чок-чок, — ответил Баллантайн.

Джордж улыбался, но Патрик беспомощно вслушивался в звуки, которые проносились, словно фотографии света фар на мокром асфальте.

— Оу… Оу… Оу… Ыыы… Ыыв… Чок-чок-чок.

Патрик ошалело сидел перед меню, будто впервые видел нечто подобное. Это были страницы дохлятины — мертвых коров, креветок, свиней, устриц, барашков, — тянувшиеся, словно список убитых в бою, с кратким описанием того, что с ними проделали после смерти: зажарили, закоптили, сварили. Господи, они рехнулись, если думают, будто он станет это есть.

Патрик знал, как темная кровь из перерезанного овечьего горла льется на сухую траву. Кружение мух. Вонь внутренностей. Слышал, как рвутся корешки, когда выдергиваешь морковку. Каждый человек сидел на кучке разложения, жестокости, мерзости и крови.

Если бы только его тело превратилось в стекло, бесплотный промежуток между двумя пространствами, знающий оба и не принадлежащий ни к одному, он бы освободился от тягостного долга перед остальной природой.

— Оу… Оу… ишь? — спросил Джордж.

— Ммм… я… ммм… — Собственный голос казался Патрику чужим и далеким, словно шел из его ног. — Я… ммм… еще «Буллшот»… недавно завтракал… не голоден.

Произнося эти несколько слов, он совершенно выдохся.

— Чок-чок-чок-чок, — возразил Баллантайн.

— Ыыв оу. Ыыв оу? — спросил Том.

Для чего он говорит «оу»? Фуга становилась более сложной. Скоро Джордж начнет говорить «ыыв» или «чок», и как ему тогда разбираться? Как им всем разбираться?

— Токадиншот, — выговорил Патрик, — правда.

Он снова вытер лоб и уставился на ножку своего бокала, который отбрасывал на белую скатерть раздробленный рисунок света, похожий на рентгенограмму сломанного пальца. Вьющиеся звуки затихли, стали не громче шипения выключенного телевизора. Непонимание сменилось печалью, вроде многократно усиленной посткоитальной грусти, полностью отрезавшей его от всего вокруг.