Ирвин Шоу - Рассказы из сборника «Отступление»

Теперь его лицо под слоем похожей на боевую раскраску пыли казалось усталым, спокойным и умным, хотя и не очень красивым. Это было лицо человека, который после работы читает книги и время от времени ходит на концерты добровольно, а не только под давлением супруги.

— Garcon, ещё два пива, — распорядился майор, и, обращаясь к Сегалу, спросил: — Вы не против того, чтобы выпить со мной ещё бокал пива?

Сегал посмотрел на бронированные машины, на две сотни отдыхающих солдат, задержал взгляд на тяжелых, смотрящих в небо пулеметах и пожал плечами. Смысл этого циничного жеста был предельно ясен.

— Нет, — усмехнулся майор, — у меня не было намерения использовать вооруженные силы Германии для того, чтобы заставить француза выпить со мной пива.

— С того момента, как немцы оккупировали Париж, я не только не пил с вашими соотечественниками, но и не беседовал ни с одним из них, — сказал Сегал. — Ровно четыре года. Однако, в качестве опыта стоит попробовать. Сейчас самое время. Ведь очень скоро подобное будет просто невозможно. Разве я не прав?

Майор предпочел этот выпад проигнорировать. Он внимательно посмотрел на своих солдат, развалившихся в тени греческого храма, тщательно воспроизведенного парижанами в самом сердце своего города. Военные грузовики и люди в униформе рядом с классическими колоннами являли собой нелепое зрелище. Казалось, что офицер не в силах оторвать глаз от брони и солдат, словно между ним и подчиненными существовала невидимая и горькая связь — нерушимые узы, которые невозможно разорвать на миг, даже сидя в кафе за бокалом пива.

— Ведь вы — еврей, не так ли? — спросил майор негромко, наконец повернувшись к Сегалу.

Подошел официант, поставил на стол два бокала пива и положил рядом поддонники.

Сегал надавил ладонями на колени, чтобы скрыть дрожь в пальцах и не дать вырваться на волю ужасу, который пронизывал все его тело каждый раз, когда он слышал слово «еврей». Первый раз он испытал этот смертельный страх четыре года тому назад — летом 1940-го. Сейчас он молчал, облизывая губы и машинально оглядываясь по сторонам в поисках дверей, подворотен, темных проулков или входов в метро.

— За ваше здоровье, — сказал майор, поднимая бокал. — Перестаньте. Давайте-ка лучше выпьем.

Сегал смочил губы пивом.

— Перестаньте, — повторил майор. — Вы можете сказать мне правду. Ведь, если вы откажетесь говорить, мне ничего не стоит позвать сержанта и приказать ему проверить ваши документы.

— Да, — сказал Сегал. — Я — еврей.

— Я так и знал, — произнес майор. — Именно поэтому я к вам и подсел. Офицер вновь пристально посмотрел на своих людей. Взгляд этот говорил о его неразрывной связи с ними, но в тоже время был лишен любви, тепла и даже проблеска надежды. — У меня есть несколько вопросов, на которые лучше вас мне никто не ответит.

— Слушаю, — с тревогой в голосе выдавил Сегал.

— Не будем спешить, — сказал майор. — Мои вопросы могу немного подождать. Разве вам не известно, — продолжил он, с любопытством глядя в глаза собеседника, — что во Франции евреям запрещено посещать кафе?

— Я знаю об этом, — сказал Сегал.

— Кроме того, всем евреям предписано носить на одежде желтую звезду.

— Да.

— У вас же звезды нет, и я средь бела дня встречаю вас в кафе.

— Да.

— Вы — очень смелый человек, — с легким налетом иронии произнёс майор. — Неужели желание выпить стоит угрозы депортации?

— Это вовсе не желание выпить… — пожал плечами Сегал. — Боюсь, что вам этого не понять, но я родился в Париже, и вся моя жизнь прошла в кафе на бульварах.

— Чем вы занимаетесь, месье…?…месье?

— Сегал.

— Чем вы, месье Сегал, зарабатываете на жизнь?

— Я был музыкантом.

— Ах, вот как… — в голосе немца непроизвольно прозвучало уважение. И на каком же инструменте?

— На саксофоне. В джаз-оркестре.

— Любопытная профессия, — ухмыльнулся майор.

— Я не играю вот уже четыре года, — сказал Сегал. — Да и в любом случае я стал слишком стар для этого инструмента. Приход немцев просто позволил мне элегантно удалиться от дел. Джазовый музыкант проводит в кафе всю свою жизнь. Кафе для него — всё: студия, клуб, библиотека, рабочее место и убежище, где он занимается любовью. Если я не имею возможности сидеть в Париже на terrasse, потягивая vin blanc, то я с тем же успехом мог бы находиться и в концентрационном лагере…

— Каждый человек, — заметил майор, — ощущает патриотизм по-своему.

— Пожалуй, мне пора, — сказал Сегал и начал подниматься со стула.