Сергей Лойко - Рейс

Горовой молчал. Он сидел, опустив голову, и вертел в пальцах пустую рюмку.

— У меня не было выхода…

— Выход есть всегда.

Сергей встал, сделал пару шагов и, войдя в ванную комнату, закрыл за собой дверь. Включил воду в умывальнике и, облокотившись на раковину обеими руками, стал смотреть в зеркале себе в глаза.

Раздался выстрел.

Алехин открыл дверь. Горовой полулежал, откинувшись на подушки дивана. В виске у него зияла кровавая дыра. В руке был один из алехинских пистолетов. Бутылка была пуста. Горовой допил остатки. Из горлышка — перед тем как застрелиться.

Алехин собрал свои вещи и оружие, выключил свет и выглянул в окно. Увидев силуэты людей, бегущих к входу в мотель, быстрым шагом с пистолетом в руке прошел в дальний конец коридора, спустился по запасной лестнице на первый этаж, свернул в первый попавшийся, пахнущий краской номер без двери и мебели, открыл окно, осторожно спрыгнул на землю и скрылся в лесу.

На следующий день газеты и телеканалы Курской области сообщили, что в заброшенном мотеле найден труп командира Энской воинской части подполковника Горового, ранее похищенного неизвестными. На теле обнаружены следы жестоких пыток.

— Это ты его убил! Ты! — Джейн остервенело стучала своими маленькими кулачками по Алехинской груди. — Какая же я идиотка, что доверилась тебе! Теперь не будет никакого суда над Пуховым!

— Его бы и так не было, — спокойно ответил Сергей. — И я не убивал Горового.

— Я не хочу тебя больше видеть, — сказала она. — Никогда!

Он достал из кармана куртки фотографию жены с дочерями, положил ее на столик и вышел, не попрощавшись.

Джейн не пыталась его остановить. У нее все кипело внутри. Если бы у нее под подушкой сейчас был тот пистолет, она бы… Она схватила со стола бутылку минеральной воды и с размаху швырнула ее в стену.

Книжник сидел на диване с закрытыми глазами и отрешенно гладил Рыжика, как всегда устроившегося у него на коленях и урчащего, как моторчик. Казалось, что от его урчания покачивается весь огромный дом. За прошедшие месяцы котенок вымахал в размерах и превратился в огромного рыжего хулигана, впрочем, не чуждого сентиментальности. Евгений сравнивал Рыжика с самим собой в молодости, и сравнение это грело его, как урчание Рыжика.

— Ты мой лечебный котяра, — Книжник потрепал его по загривку, как щенка. — Скорая помощь!

На столике под рукой запиликала красная кнопка интеркома.

— К вам человек, Евгений Тимофеевич. Один. Без машины. Пешком.

— Кто такой?

— По документам Юрий Петрович Жданов. Говорит, вы его знаете.

— Я сам его встречу. Сейчас спущусь.

Когда Книжник в спортивном костюме и тапках на босу ногу сам открыл дверь дома, на дорожке из розового армянского туфа, ведущей от проходной, спиной к нему стоял человек в джинсах и сером дождевике. Посетитель разглядывал розарий возле фонтана с золотыми и красными карпами кои.

— Сережа! — радушно воскликнул Книжник, будто давно томился в ожидании встречи. — А мы тут тебя заждались, дорогой. Проходи, гостем будешь.

…Они проговорили несколько часов. Обо всем. На основе одного этого разговора можно было написать роман, покруче «Крестного отца».

За разговором они выпили бутылку «Роберта Бернса», не закусывая. Самым ключевым моментом в программе долгожданного «саммита» стал просмотр любительского видео, которое Алехин принес с собой на флэшке.

— Я не убивал Сашу, — сказал Сергей, когда запись кончилась, а Книжник молча закрыл лицо руками. — Я не знаю, почему они начали стрелять. До сих пор этого не понимаю.

— А вот я теперь понимаю, — ответил старик, опустив высохшие руки с выпуклыми костяшками пальцев на колени. — Долго верить не хотел.

Выпили еще. Помолчали.

— Почему ты сразу мне не сказал, Сережа? Зачем убежал? Не сбежал бы, глядишь, Лена и девочки были бы живы.

— Я каждый день корю себя за это, Евгений Тимофеич.

— Ты не ответил. Почему убежал?

— Из-за бабок. Я знал, что там их много. Но даже не представлял, сколько, пока не открыл контейнер.

— Ну и как, сы́нку, помогли тебе твои ляхи? Счастья через край привалило, Сережа? Девать некуда? Пришел со мной поделиться?

— Нет, не помогли, Евгений Тимофеич.

— Вот и я про это. Не в деньгах счастье.

— А в чем?

— В том, чего ни у меня, ни у тебя больше нет и никогда не будет, Сережа.

Голос старика задрожал. Глаза повлажнели. Он снял очки. Вытер глаза платком. Высморкался в него.