Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Матильда сидела в саду на скамейке под отцветшим каштаном. Земля вокруг могучего дерева, сочные листья которого тянулись к синему небу, была прочерчена зеленым пунктиром — с каштана падали маленькие зеленые шарики, на них еще не было даже колючек. На коленях Матильды вот уже целый час лежала телеграмма Уэстона из Базеля, его первую телеграмму из Лондона она так и не получила. Мысль о том, что Уэстон пережил войну и находится в безопасности, пробудила в ней что-то похожее на радость. На более сильные чувства она была не способна. Страх за Уэстона изнурил ее не только физически, но и душевно.

Силы Матильды, подорванные страхом, день и ночь точившим ее на протяжении многих лет, за последние месяцы совсем истощились. Серые глаза стали как будто больше, но выглядели усталыми. На исхудалом лице не видно было морщин, оно походило на лицо мертвеца, туго обтянутое кожей. Тонкие губы без кровинки были сурово сжаты.

Матильда считала, что она скоро умрет. Чувствуя, как быстро убывают силы, она как-то сказала себе: «Если женщина любит так, как любила ты, разлука с любимым и война неизбежно погубят ее». Казалось, она имела в виду не себя, а какую-то постороннюю женщину. Только разумом Матильда еще помнила о своей любви. В сердце ее умерло всякое воспоминание о том большом чувстве, какое когда-то жило в нем. Матильда была слишком слаба.

Через час они с Барбарой должны быть на вокзале. Барбара надела свое любимое платьице из шелкового полотна: белое в зеленую клетку с накрахмаленным пикейным воротничком и манжетами и с зеленым поясом. Вертясь перед зеркалом, Барбара примеряла белую соломенную шляпку с большими, загнутыми кверху полями и с черной бархатной лентой, концы которой были сложены сзади крест-накрест и свисали на затылок. Резинка под подбородком показалась Барбаре слишком детской, и она спрятала ее. Но без резинки шляпка не держалась на пышных и длинных волосах девочки. Косы Барбары отливали бронзой, так же как косы матери. Как ни старалась Барбара надвинуть шляпку поглубже, она все равно лезла кверху.

— Почему мне не разрешают ее прикалывать? В магазинах продаются очень миленькие булавки всех цветов. Со мной обращаются, как с младенцем, — говорила Барбара, глядя в зеркало и снова опуская резинку под подбородок. Барбаре минуло двенадцать.

У нее было тонкое, как у мадонны, личико, точеный носик и губы свежие, словно розовые лепестки. В удлиненных серых глазах, прикрытых красиво изогнутыми ресницами, вспыхивали лукавые искорки.

Озабоченно глядя на мать — Матильда сидела совершенно неподвижно, — Барбара медленно шла по скошенной лужайке. При каждом шаге она высоко подымала ноги, сгибая их в коленях, как бы отрываясь от земли, словно горячая лошадка, которая радуется силе и грации своих движений. Она не шла, а взмывала ввысь. Казалось, человек, который миллионы лет назад принял вертикальное положение, наконец-то довел до совершенства свою способность ходить на двух ногах.

«А я уже не могла представить себе поезд, который привезет его домой. И вот он возвращается. Через минуту он будет рядом со мной», — думала Матильда, стоя на вокзале. Плечи ее беспомощно поникли. Ее мучила мысль, что Уэстон ожидает встретить ее такой, какой она была до войны.

Он все еще стоял у окна, когда поезд подошел к перрону. Его тоже одолевали мучительные мысли, он боялся причинить боль Матильде — ведь все личное, а вместе с ним и любовь к жене, давно угасло в нем.

Матильде пришлось прислониться к фонарю, у нее потемнело в глазах. Когда она снова пришла в себя, она увидела лишь электровоз, покрытый густой пылью, и подумала: «Ну что ж, у него прелестная дочь и любимая работа». Спустя несколько секунд она различила Уэстона в толпе пассажиров; в первый момент его лицо показалось ей до жути чужим и нереальным, словно она увидела его во сне.

Потом Матильда взглянула на Барбару и сказала:

— Вот твой папа.

Она не решалась пойти ему навстречу, боясь, что упадет.

Барбара, которая либо ходила чрезвычайно медленно, либо носилась как вихрь по саду, пошла к отцу своей особенной походкой, так, словно сам процесс хождения являлся необычайно радостным событием. Улыбнувшись, Барбара сказала:

— Папа.

Не так давно, в поезде, Уэстон думал о Барбаре и о том, что ей уже исполнилось двенадцать. Но он помнил только шестилетнюю Барбару, такую, какой оставил ее в сентябре 1939 года; прощаясь с ним, она проводила его до калитки. Теперь перед Уэстоном предстала высокая девочка с женственной фигуркой и с юной, явственно обозначавшейся грудью. Неожиданно Уэстон почувствовал толчок в сердце — его затопила волна счастья. Эта первая секунда встречи с дочерью навсегда определила его отношение к ней: любовь Уэстона к Барбаре граничила со слепым обожанием.