Елена Попова - Егоша и маленькие, маленькие бабочки…

— А откуда это взялось? — спросил он наконец.

— Ты меня достал! — закричал Миша-ангел. — Нет, ты меня все-таки достал!

В положенное время Егоша выписался из больницы. В больничном коридоре он встретил бывшего своего соседа, которого тогда еще перевели в другую палату, он тоже выписывался в этот день.

— Ну как? — спросил Егоша. — Так как же насчет ожиданий? — имея в виду произошедший между ними разговор.

— А! — махнул рукой бывший сосед. — Пока еще поживем! — и чтобы скрыть радостно блеснувший взгляд, уставился на потертые больничные тапочки.

Жена предложила взять такси, но потом решили пройти пешком. День был ясный, сухой, холодный, а пальто на Егоше было теплым, жена принесла даже меховые перчатки. Очень хорошо было. И так четко, так внятно вокруг — не то чтобы нарисовано, а вот как-то особенно проявлено. Так хорошо было Егоше, что на его глаза даже навернулись слезы. Жена это заметила.

— Ты ослабел, — сказала жена.

…А через несколько месяцев вышла замуж дочь.

Зять Егоше не очень-то нравился. Он был суетливый, говорил скороговоркой, захлебываясь и даже как-то булькая. «Может, я его просто не понимаю, — думал Егоша. — Ведь это другое поколение». И старался быть к нему снисходительней.

Свадьбу праздновали в кафе. Было много света, музыки, цветов и молодых лиц. Дочка сияла, она была в белом платье и в туфлях на таких высоких каблуках, что Егоша все боялся, как бы не упала. Но она не упала, ловко вальсировала по глянцевому паркету, и все обошлось, все прошло отлично. И не было жаль потраченных денег, а ведь на эту свадьбу Егоша с женой отдали большую часть своих сбережений. Не появились только родители жениха — они жили в другом городе. Но тогда Егоша не придал этому значения.

Поселились молодые в квартире бабушки, Егошиной тещи, а так как та была еще жива, и жива вполне, то перебралась к дочери с Егошей и стала жить в комнате внучки. Нельзя сказать, что Егоше это так уж нравилось, но делать-то было нечего.

Когда дочь собирала свои вещи, она захотела взять кое-что из дома — в том числе синюю хрустальную вазу, любимую вазу матери. Жена с легкостью отдавала все, что дочь ни попросит, все эти любимые ею самой вещи и вещицы, скопленные за жизнь, все эти чашечки-тарелочки, рюмочки-бокальчики, чайнички, серебряные ложечки, фарфоровые статуэтки, вышитые скатерти… но когда дошло до синей вазы, вдруг заупрямилась. И Егоша вспомнил, что не раз видел, как она смотрела сквозь синее резное стекло на свет, лампочку или на солнце и при этом очень мягко так, задумчиво улыбалась.

— На твою свадьбу мы отдали свои сбережения, — сказала жена дочери. — Мы отдали тебе квартиру твоей бабушки. Ты забрала из дома все, что хотела, но эту вещь я оставлю себе.

Тут дочь разрыдалась и сказала, а вернее — выкрикнула сквозь слезы, что мать ее никогда не любила, и если бы на ее месте был Г аврилка (это имя было произнесено впервые за многие годы), ему она отдала бы все. Жена вспыхнула, потеряла самообладание и стала выкладывать дочери свои собственные обиды, а дочь ей — свои. Егоша разволновался, спрятался в ванной и вовсю пустил воду, но все равно слышал их крики.

Потом дочь ушла, ничего не взяв из дома, — в коридоре еще много лет стояли две огромные набитые барахлом дорожные сумки. А жена пошла в спальню, легла на кровать в чем была, даже в домашних тапочках, и лежала так — не пила, не ела — три дня.

Через полгода молодой муж бросил дочь Егоши и уехал. Должно быть, в свой город. И тогда Егоша вспомнил, что все-таки не случайно родителей жениха не было на свадьбе.

Дочь во всем обвиняла родителей, вспоминая даже ту самую пресловутую синюю вазу. Жена к ней не ездила, потому что ничем хорошим эти встречи не заканчивались. Егоша же навещал и привозил деньги. Дочь встречала его нечесаная, неумытая, провожала на запущенную кухню и поила кофе, сама садилась напротив, курила, смотрела мрачно, исподлобья. Егоша же мучился, страдал, не знал, с чего начать разговор, да и вообще, о чем говорить.

Но институт она как-то закончила и на работу устроилась. Работу не любила. Через два года родила ребенка — бледненькую, хрупкую девочку. Про отца ребенка никто не знал, но тут уж жена после своей службы и по выходным стала к дочери ездить и ей помогать. Она делала все что надо — стирала, гладила, убирала квартиру, готовила еду и гуляла с ребенком, но они с дочерью никогда не разговаривали, потому что это по-прежнему плохо заканчивалось. По вечерам она отпускала дочь погулять, хотела, чтобы та нашла себе нового мужа. От перегрузки жена совсем отощала и побледнела, но желание ее исполнилось — прогуляв три сезона, зиму, весну и лето, дочь в конце концов мужа себе нашла.