Семен Лившин - Поговорим о странностях любви

А! Зонтик! Возьми, возьми. Сейчас тепло, а через час начнется циклон, как в тот раз, снова ты будешь в мокром шлепать, давно простуды не было. Зонтик, он же не тяжелый, возьми!.. Уже говорила?.. Вот — кстати, о моей памяти. Но, между прочим, один раз ты могла бы и промолчать. Да-да. Один-единственный разик! Да, я старая, я нудная, я у всех в печенках, это давно известно, но не надо же на каждом шагу… Так я и знала, что ты скажешь про Сашу! Не приехал, значит, не смог. Дал телеграмму на цветном бланке, и хорошо. Шестьдесят четыре — не круглая дата, нечего устраивать юбилеи. Притом он же весь в делах, наш Саша, работа у него, между прочим, не то что у твоего Олега, ты же знаешь, что просто так в сосновом лесу не поселят, отдельный коттедж не дадут. Хорошо, оставим Олега в покое. Но ты вчера сама сказала: «Он для меня теперь больше, чем посторонний». Что ни делается, все к лучшему, верно? Хотя такого, как он, уже не будет. Я не говорю про твоего мужа, я говорю про своего зятя. А Маська? Это разве жизнь, когда ребенок только раз в неделю… Как это: зачем ребенку отец? Все-все, молчу! Дай-ка сигарету. А черт с ним! Участковый врач прописал кокарбоксилазу. Эти говорят: воздух и диета. Доктор Вайсфельд верит в ходьбу и отвар из кукурузных рылец. Говорят, говорят, а мы болеем, болеем. А-а… Возраст есть возраст.

Любимое Колино выражение. Это он так дразнил Люсю, она была старше его на два дня. В жизни никто бы не сказал: она выглядела, как девочка. Они шли рядом — люди смотрели на них и начинали лучше друг к другу относиться, такие они были красивые. Бедный Коля. Сперва он, через год она. Ты права, не надо об этом, тем более сегодня. Но что сделаешь, тяжелое больше врезается в память. А эти сны! Десять лет, как по расписанию: каждую ночь вода, черная вода в порту. И люди на пристани, полно людей, как сейчас, когда приходят из круиза. Тогда никто не встречал, все провожали: на фронт, в эвакуацию, на тот свет, кто мог знать? «Композитор Чайковский», так наш пароход назывался. Красный крест огромный на палубе и на бортах большие красные кресты, и что? Два плавучих госпиталя они потопили до нас, а сколько после!

Ф-фу!.. отпустило… хороший человек придумал эту но-шпу. Наверно, у самого болело, и еще как! Или это сигарета помогла? Отпустило, и снова живешь. Как в рассрочку. Пока опять не схватит. Мне один поляк рассказывал, он к Саше приезжал по обмену опытом, этот поляк сидел в Освенциме, чудом спасся, его забрали прямо перед свадьбой. Невеста поехала в Освенцим, сумела пробиться к коменданту, говорит: пустите меня к нему, мы все равно хотим пожениться. А вот и не расстреляли. Комендант проявил свою немецкую гуманность: приказал, чтобы им выдали документ, что они муж и жена. И лично от себя добавил жениху талон в офицерский публичный дом: подарочек в честь свадьбы. А увидеться с невестой так и не дал, понимаешь? Хуже, чем звери! Что таким людям стоило потопить наш пароход? Тьфу — и все! Помню, самолеты налетели в третий раз, я забралась под лестницу, мне казалось, что туда осколки не залетят, забилась в самый угол, прижала Сашеньку к груди и стала молиться, хотя из меня верующий, как из Гитлера няня, но разве об этом думаешь, кто плачет, кто молится, кто сходит с ума… Я кричала на бога, как на пьяного сторожа: где твоя совесть, мой мальчик так похож на меня, он уже ходит и говорит, а ты хочешь его утопить! Там так горело, а Сашка смеялся, он никогда не видел столько огня, все куда-то бежали, а я стучала по железной лестнице кулаком и орала на бога: сволочь, сволочь, сволочь!

Ты права. Так нельзя. Опять я расстроилась. В конце концов, все обошлось: немцев нет и у тебя сын, ты подарила мне чудную кофту, я именно о такой мечтала, в общем, все на месте. Но что ты сделаешь с этой памятью! Все вокруг стонали. Там было шестьсот раненых и три врача, считая нашего папу. Он поседел за этот рейс, хотя нет, это еще раньше, в июле, во время бомбежки, он вел нас в щель, на улице кричала какая-то женщина, у нее начинались роды, и он в подвале принял ребенка — первый раз в жизни. И все сошло хорошо. Он так волновался, что она его успокаивала. Как же ее фамилия? Вылетело, хоть стреляй. Ну неважно, этот мальчик уже большой, работает на железной дороге, у него самого уже двое, с женой они, правда, разошлись в тот же год, что вы с Оле… Опять я ляпнула. Ну совсем не думаю, что говорю, люди раздражаются, а я завожусь от любой мелочи. Этот проклятый зонтик, до чего он меня бесит! Положи ты его, наконец, в сумку или выбрось к черту на помойку! Я всю жизнь таскала на руках вас двоих и вот такие сумки, а тебе тяжело ради матери взять эту мелочь! Он же складной. У вас все складное, но почему вы такие эгоисты?