Семен Лившин - Поговорим о странностях любви

Что, сыночка? Да, уже одиннадцать. Твой родитель где-то загулял. Кто же тебя будет сегодня пасти, а? Ладно, что-нибудь сообразим. Лид, ты посиди, ладно? Включи мою шарманку, там Джо Дассен. А я Хомячка сведу вниз. Все равно надо за сметаной. Тоже какой молодой умер, а? Нет, Высоцкий — это несчастье, а Дассена просто жалко. Такой мягкий был, ласковый. Мама узнала, у нее приступ начался. Когда с ней что-нибудь случится, думаешь: господи, ничего мне не надо, ничего не хочу, лишь бы только обошлось! Пронесет — и снова тебя закрутит, замотает, забегаешься, про все забудешь, пока снова не стукнет. Может, мы за родителей боимся из эгоизма? Они умрут, и мы как будто наполовину умрем. Сразу остаешься без детства, без молодости. Взрослые, скучные.

За детей? Нет, здесь наоборот. Не будь ребенка, кто о тебе вспомнит? Всех забывают, и хороших, и плохих. Мама, когда рассердится на Джерри, кричит: «Ах ты, склерозница!» А сама-то уже ничего не помнит. Может, это природа охраняет нашу память от тяжелых воспоминаний?» Иду, сына, иду! Видишь, что мамка себе позволяет прямо с утра? Ничего, скоро запал кончится, и мы опять станем приличными-отличными. Да? Ну, айда! Олегыч, будем пудриться? Нет? А синие босоножки? Правильно. По воскресеньям каждый имеет право ходить в синих босоножках. Побежали! Ну, кто быстрее? Спорим на мороженое! Конечно, в стаканчиках. Кто же станет есть без стаканчиков?! Оля-ля, дождь! Ну-ка, дай зонтик. Нету? Ты хорошо смотрел? Значит, я у мамы забыла. Черт с ним, побежали. Чур, я пломбир!

Зонтик возьми. Сейчас тепло, а через час будет циклон. Где, где: под зеркалом! Ты упрямая, как дядя Женя. Он всю жизнь твердил, что не может спать в комнате, он всегда спал на балконе. Но балкон его не спас. Мы были с ним одногодки. Я ни на что не намекаю. Его инсульт — это его инсульт, а я еще погуляю на Макинькиной свадьбе. Надо же, нарисовал мне в подарок лошадь! Это ракета? Дети сейчас такие развитые. Дай но-шпу. Лучше две. Воды не надо, я так. Закуска без выпивки, хороши именины… Перестань, полежу и встану, что, первый раз? Лучше расскажи что-нибудь смешное. Доктор Вайсфельд говорит, что в моем возрасте нужны положительные эмоции. Кстати, хочешь анекдот? Как сумасшедшие доили корову, слыхала? Ну этот: четверо ее тягают вверх-вниз, а пятый держит вымя? В общем, слушай. Однажды в сумасшедший дом привезли корову… Знаешь? Что же ты сразу не сказала? А-а, рот занят… Слава богу, хоть сейчас научилась быстро есть. Если бы ты еще не следила за фигурой… где ты видишь этот вес? Не смеши меня! Тебя же насквозь видно без рентгена.

Да — сижу я вчера в очереди на рентген, вдруг шум, крик, ведут какого-то дедушку, он весь бледный, дрожит, сзади парень в кожанке, тоже бледный, это таксист. В очереди говорят, что он сбил деда на улице, перепугался и давай его в поликлинику, завел к терапевту, с виду приличный парень, у него жена вот-вот родит, и на тебе, а другие шумят: пусть не мчится как угорелый, но что тут мчаться, на этого дедушку только пристально посмотри, и он готов, терапевт послал сестру за травматологом, таксист курит, нервничает, и, как назло, не было ни одного свидетеля, хорошенькие роды, когда муж под судом, дедушке-то все равно не поможешь, и ребенку отца он не заменит, в общем, драма на ровном месте. Вдруг в кабинете смеются, таксист совсем скис, говорит: это у деда на нервной почве, значит, все, очередь кипит: мы ждем, нервничаем, а они там шутки шутят, вдруг дверь открывается, выходят врачи, с ними дедушка, весь дрожит, но хихикает, в руке маленький камушек, оказывается, он двадцать лет сидел у него в почке, старик ездил с ним в Моршин, в Трускавец, но вода этот камень не брала, и вдруг он вышел сам по себе, наверное, сдвинулся, когда деда стукнуло такси. Ты бы видела этого парня! Он не знал, что делать с дедом, обещал в его честь назвать сына, а дед говорит: я тебе завтра пришлю на лечение свою старуху, у нее тоже камни, а таксист…

Что же ты не ешь? Сама тебя заговорила и еще спрашиваю! Бери, вот твои любимые, с орехами. Фигура не пострадает: здесь только изюм, орехи и воздух. Кстати, помнишь то блюдо: курица с орехами, с кореньями, покойная Тамара меня научила, я его раньше всегда готовила на именины. Как же оно называется? Вылетело, хоть стреляй. Ты всегда терлась рядом, канючила: мамочка, дай облизнуть ложку! Теперь мамочка сама трется вокруг тебя… Перестань, Олька, я же понимаю: у тебя работа, на тебе дом, пора становиться на ноги, один Маська чего стоит, а эти ночные дежурства, эти расстояния — когда тебе готовить! Я еще сама могу крутиться, и слава богу. Вот только голова, ох, голова моя, совсем дырявая стала, хотела что-то напомнить тебе важное, и вдруг вылетело…