Анри Труайя - Рассказы

Револьвер валялся возле кровати на коврике.

— Застрелился! — вскричал я. — Бегите скорее в полицию! Приведите врача.

Фортиш чесал в затылке.

— Сто восемнадцать! — констатировал он. — Ровный счет, черт возьми, и как красиво исправил ошибку!

Уже на протяжении четырех поколений все Дюпон-Марианны были филантропами. Как и его отец, дед и прадеды, Ахилл Дюпон-Марианн, последний отпрыск этого древнего рода, любил своих ближних и старался облегчить их участь. По правде сказать, он был еще более щедрым, чем кто бы то ни было из его предков, так как в отличие от них не женился. А ведь все знают, что активный филантроп должен быть холостяком. Это необъяснимое, но тем не менее необходимое условие благородного призвания. Никто никогда не узнал, то ли любовь к филантропии укрепила Ахилла в решении остаться холостяком, то ли его холостяцтво привило ему любовь к филантропии. Во всяком случае Ахилл Дюпон-Марианн отдавался филантропии неистово, исступленно, так отдаются пороку. Он нуждался в несчастных, которых он мог бы спасать так же, как другие нуждаются в женщинах, чтобы их губить.

После смерти родителей Ахилл Дюпон-Марианн жил в фамильном замке в департаменте Луара-и-Гаронна, в нескольких километрах от Браскуле-Лезубли. Замок был большой, выстроенный из местного розового известняка. Винтовая лестница вела к парадному крыльцу и большой центральной двери, увенчанной замком свода эпохи Возрождения и обрамленной ионическими пилястрами с четырьмя группами плачущих львов. В замке были зал тысячи гвардейцев и зал флейтистов, зал ожидаемых принцев и зал потерянных стремен, а также множество потайных лестниц, голубых и сиреневых будуаров, вертящихся башенок и застенков. В столовой мог разместиться целый манеж, да еще художнику, оформлявшему ее, взбрело в голову разукрасить ее в стиле китайского декаданса фризом из розовых лягушек на фоне увядших желтых нарциссов. Спальня Ахилла Дюпон-Марианна была облицована мрамором из Иудеи и Флоренции. Его кровать, на которую поднимались по трем ониксовым ступенькам, инкрустированным антильским перламутром, служила ложем еще Генриху IV, Людовику XIII, Наполеону I и Феликсу Фору, как об этом свидетельствовала небольшая табличка, укрепленная в ее изголовье. Окна спальни выходили в парк, спланированный Лекотром, в котором благородно сочеталась безупречность искусства с безупречностью природы. Там были кусты, подстриженные в форме кофейника, статуи Венеры и Дианы резца Реноделя и Вуазена, беседки с музыкальными флюгерами, пруды, обрамленные извивающимися сатирами, озеро с золотыми рыбками и настоящим островом, гондолой и гондольером, выписанным из Венеции, большой и малый водопады, действующие по воскресеньям и по праздничным дням, а также целый сельский поселок, населенный ручными овцами и поющими пастухами. У Ахилла Дюпон-Марианна было пять сотен служащих, работавших в поместье, а так как он был филантропом, то хорошо им платил и никогда не проверял, как они работают. Поэтому, как это часто случается, слуги тем больше усердствовали в работе, чем меньше ими руководили. Здесь было целое племя садовников, целое племя каменщиков, племя слесарей, племя поваров и племя прачек, племя смотрителей погребов, племя лакеев и горничных. Все они жили в нарядной деревне, недалеко от замка. Домики в ней были опрятны и утопали в цветах. У каждой семьи было пианино и холодильник. На крышах ворковали голуби. Двери были украшены трогательными надписями:

Или еще:

Каждый день Ахилл Дюпон-Марианн навещал село своих счастливых служащих. На рассвете, до начала работы, обязанные ему служащие видели, как он появляется в начале главной улицы, и женщины открывали двери, а дети с радостными криками крутили свои трещотки.

Ахилл Дюпон-Марианн шествовал розовый, упитанный, мягкий, с улыбкой на устах и руками, сложенными на животе. На голове у него была бархатная ермолка цвета свежего укропа, облачен он был в халат из гобеленовой ткани, изображавшей сцены лосиной охоты среди ветвей кораллов. По дороге он напевал: