Анри Труайя - Рассказы

— После обеда…

— После обеда?.. — переспросил господин Цитрин.

— … Вы вышли из дома в три часа. Вы направились по Церковной улице и Мадридскому проспекту к Булонскому лесу. По дороге вы остановились перед витриной, в которой были выставлены мужские рубашки, и зашли в магазин справиться об их цене.

Это господин Цитрин также помнил. Но вот уже будто кто-то сжал рукой его сердце, предупреждая, что он должен слушать с удвоенным вниманием. Хотя он и в этот раз припомнил то, о чем рассказывал юноша, но уже предчувствовал пустоту. И действительно, события следовали одно за другим, но вдруг он перестал узнавать себя в мужчине, о чьих действиях ему рассказывали. Аллеи Булонского леса. Остановка перед спортивной площадкой, на которой лицеисты играли в футбол. Вход в замок Багатель. Он следил за своими действиями с той же обеспокоенностью, с какой следят за лунатиком, прогуливающимся по краю крыши. Он опасался услышать среди потока этих пустых констатации что-то неприятное, что-то такое, что нарушит его спокойствие. И, затаив дыхание, он задавался вопросом, долго ли будут еще длиться эти воспоминания, которых он не припомнит, и какими еще боковыми тропинками юноша приведет его наконец к тем событиям, которые сохранила его память.

— Затем той же дорогой вы вернулись домой. Мадридский проспект. Проспект Нейи. Церковная улица.

Церковная улица! Как утопающий, хватающийся за соломинку, господин Цитрин пытался припомнить, как выглядит эта улица.

Серые стены домов, небольшое кафе на улице, мальчик, бежавший с опущенной головой и чуть не сбивший его с ног. Картинки эти победоносно всплывали в его сознании. И он был благодарен им за то, что они не изменили ему, как другие.

Жан Пиге замолчал, собрал бумаги и положил их на стол. Но господин Цитрин продолжал прислушиваться где-то в глубине своего естества к его неспешному рассказу о сегодняшнем дне. Забытые послеобеденные события еще не полностью принадлежали ему, они еще не стали такими теплыми и личными, как другие воспоминания, они еще не сжились с тем изменчивым потоком, в котором должны были бы раствориться; но с каждым ударом сердца они становились роднее. И по мере того как господин Цитрин сживался с этими новыми образами, его охватывало ощущение какого-то физического умиротворения. Вдруг он подумал, что за свою радость он должен быть благодарен этому серьезному и сдержанному юноше, которого нанял. Эта мысль весьма его разволновала. Но он не знал, как выразить свою благодарность. Господин Цитрин встал.

— Вы — молодец, — сказал он.

— Я выполняю свою работу, мсье, — скромно ответил юноша.

Эти холодные слова опечалили господина Цитрина, которому хотелось услышать более сердечный ответ на свой порыв благодарности.

Он повторил со слезами на глазах:

— Славный, славный юноша.

Жан Пиге слегка поклонился, и господин Цитрин понял, что он собирается уйти. Его вдруг охватило непреодолимое желание удержать юношу. Господин Цитрин так долго был лишен чьей бы то ни было привязанности, что он, изголодавшийся, ухватился за возможность завести новую дружбу. Он сказал:

— Великолепно, просто великолепно… Но я хотел бы знать… вы не устали за этот первый день работы?

— Нет, мсье.

— Я шел не слишком быстро? Я не…

— Никак нет, мсье.

— А… а… надеюсь, вам было не скучно?..

— Вы шутите, мсье.

Господину Цитрину стало неприятно при мысли, что он сам ищет благосклонности человека, который к этому совершенно не стремится: «Нет, мсье… Никак нет, мсье… Вы шутите, мсье…» Юноша прячется за этими неискренними словами, будто размахивая в воздухе невидимой палицей. Выпад вправо, выпад влево. Невозможно подойти. Жертвуя своим самолюбием, господин Цитрин решается заговорить снова:

— Вы не должны считать себя моим служащим… Мы должны жить вместе… ежедневно видеться… поддерживать друг друга. Надо бы… надо бы… я хочу, чтобы мы стали друзьями!..

Каждый раз, когда господин Цитрин начинал высказывать свои чувства, он расчувствовался до слез, до дрожи в голосе, что весьма удивляло его собеседников. Но Жан Пиге застыл перед ним, как часовой: руки по швам, с неподвижным лицом.

— Я недавно думал: «Хотелось бы, чтобы мы с вами подружились…», но разве мы уже не подружились?

Он улыбался, прижмурив глаза, на щеках появились благодушные ямочки.

— Вы слишком добры, мсье, — сухо ответил Жан Пиге.

Господин Цитрин вздохнул, как боксер, прижатый к земле. Он почувствовал унижение и утомление от того, что зря набивался со своей дружбой. Он еще раз взглянул на это неприветливое лицо, тонкие губы, блестящие, как смола, неподвижные зрачки и сказал: