Элисон Скотч - Мелодия во мне

Лив сочувственно улыбается.

– А что, если это обыкновенное проявление терпимости?

– О да! Терпимости в мамином характере с лихвой. Не то что у меня.

– Не то что у вас?

– Ну да! Подскажите мне слово, противоположное по значению слову терпимость .

Я вглядываюсь в потолок, словно пытаюсь отыскать нужное мне слово там. Сосредоточенно хмурю лоб.

– Суровость подходит? – подсказывает мне Лив.

– Вы полагаете, я была суровой? – спрашиваю я, адресуя свой вопрос скорее себе, чем ей.

– Я вас тогда не знала. А сейчас я знаю только то, что вы сами рассказываете мне о себе. Однажды вы уже упоминали мне о том, что вы с матерью очень разные.

Я трясу головой, пытаясь припомнить, когда я такое говорила. Не помню! Но вполне возможно, и говорила.

– Странно, вам не кажется, что мое сознание неукоснительно удерживает в памяти исключительно негативные моменты моей прошлой жизни? Неудачный брак, выкидыш, чувство полнейшей растерянности после того, как я поняла, что память оставила меня. Так, говорите, я вам сказала такое про свою маму?

– Я не стану цитировать вам сейчас Фрейда. Скажу лишь, что многое в нас и в нашем характере определяется нашими родственными связями. Все мы в чем-то похожи на своих родителей. Во всяком случае, до тех пор, пока сами не начинаем искоренять в себе эту похожесть. Правда, при одном условии: если мы в состоянии сделать такой выбор.

– То есть вы полагаете, что в моем отношении к матери смешалось и то, и то? С одной стороны, свой выбор я сделала. С другой – родительское влияние на меня тоже нельзя сбрасывать со счетов. Так?

– Видите ли, я считаю, что все, что мы можем контролировать в себе и в своей жизни, – это и есть наш осознанный выбор.

– А как насчет того, что мы не можем контролировать? – спрашиваю я и добавляю мысленно: например, свои мозги. Или свою память. Я насупилась и некоторое время молча разглядываю цифры, которые высвечивают на экране айпода текущее время. – Как можно делать свой выбор, если ты не в состоянии контролировать то, что делаешь?

– Вот на этот вопрос я вам не отвечу! Потому что на него вы должны ответить сами.

Итак, свободные ассоциации. Последним словом, которое Лив приказала мне швырнуть что есть силы в глухую стену своего сознания, оказалось слово любовь. И сама не знаю почему, но у меня в ту же минуту вырвалось: «бежевый». И когда несколькими часами позже вернулся с работы Питер и я увидела его входящим в дверь, я по-прежнему не понимала, почему назвала именно этот цвет. Но в самую первую минуту я невольно рассмеялась. Чистейшей воды зубоскальство, конечно! Хотя, с другой стороны, ну какое отношение имеет бежевое к любви? Бессмыслица какая-то! Получив мой неожиданный ответ, Лив погрузилась в размышления. В комнате воцарилась тишина, я бы даже сказала, гнетущая тишина… И вдруг меня словно током ударило. Никакая это не бессмыслица! Напротив! В моем ответе есть свой глубинный смысл. То есть для меня бежевый – это тот единственный цвет, с помощью которого я могу описать любовь. И в ту же минуту меня накрыла волна отчаяния, и я стала плакать.

Собственно, я не плакала, а рыдала, можно сказать, выла, выворачивая наизнанку все свое нутро. Истерику прекратила Лив. Она молча протянула мне бумажную салфетку, чтобы осушить слезы, а потом поинтересовалась, как бы вскользь, почему мой собственный ответ вдруг ни с того ни с сего поверг меня в такую пучину отчаяния.

Вразумительного объяснения у меня не нашлось. Вполне возможно, на меня подействовала композиция в исполнении The Beatles. Ее мелодия все еще продолжала звучать в моих ушах, и я снова и снова мысленно повторяла строки самой песни. А потому я предложила Лив глупейшую версию случившегося. Дескать, так отреагировала моя эмоциональная память. Да, глупо, но это так. Лив же в ответ заверила меня, что ничего глупого в моей реакции и в моих словах нет. Но сама-то я отлично понимала, что мой ответ в чем-то неискренен и очень претенциозен. Разумеется, Лив не станет меня осуждать за некоторое лукавство. Ведь она же прежде всего врач. Я вдруг снова представила ее на прогулке со своим псом. Возможно, познакомься я с ней на площадке для выгула собак в той, другой жизни, и мы бы смогли подружиться. А почему нет? И об этом я тоже ей сказала.

А еще я рассказала ей, что всякий раз, когда я начинаю размышлять о Питере или переключаюсь потом на своего отца, то больше всего меня поражает в себе самой некая двойственность моего восприятия всего того, что связано с ними. На данный момент я не могу вспомнить ни одной истории, так или иначе связанной с моим отцом, и тем не менее слово «любовь» у меня ассоциируется с бежевым. Почему? Не нашла более подходящего слова, сказала я, и Лив приняла мой ответ. Будто из моей души вырезали кусок чего-то очень большого и важного. И вот теперь мне позволительно чувствовать что угодно. Отлично! Тогда мой выбор – это безразличие.