Пол Остер - 4321

А План В?

Я убираюсь отсюда. Выдергиваю колышки, как раньше выражались в старом кино про ковбоев. Во вторник к тебе на процесс приеду, но когда суд закончится, я не вернусь в Массачусетс, я проеду дальше на север, в Канаду.

В Канаду. Почему в Канаду?

Во-первых, потому что она — не Соединенные Штаты. Во-вторых, потому что у меня в Монреале куча родни. В-третьих, потому что колледж я могу закончить в Макгилле. Меня туда приняли после старших классов, знаешь. Уверен, не откажутся взять меня обратно.

Я в этом тоже уверен, но на такой перевод нужно время, а если ты бросишь школу в осеннем семестре, тебя загребут в армию.

Может, и так, но какая разница, если я больше сюда не вернусь?

Никогда?

Никогда.

А как же Эми?

Я попросил ее поехать со мной, но она отказалась.

Ты же сам понимаешь почему, правда? К тебе это отношения не имеет.

Возможно, и нет. Но лишь то, что она здесь остается, вовсе не значит, что она не может приезжать туда ко мне в гости. Это не конец света, в общем.

Нет, это, вероятно, означает конец вам с Эми.

Может, оно и неплохо. Мы бы все равно на долгом пробеге не выдержали. На коротком, я думаю, мы пытались что-то доказать. Если не самим себе, то всем остальным. А потом этот мудак как-то раз вечером подошел к нашему столу и нам пригрозил. Мы свое доказали, но кому охота жить в мире, вынуждающем тебя играть в гляделки с теми, кто тебя ненавидит и всю жизнь на тебя пялится, не отводя глаз? Жизнь и так трудная, а я вымотался, Арчи, за самый кончик веревки держусь.

У того, что случилось потом, имелось две части — хорошая первая часть и вовсе не хорошая вторая. Первой частью был суд, прошедший более-менее так же, как предсказывал Макбрайд. Не то чтоб Фергусон не боялся почти все слушания насквозь, не то чтоб внутренности его вновь не угрожали расплестись за те два с половиной часа, что он провел в зале суда, но, к счастью, вместе с Ноем, тетей Мильдред и дядей Доном в зале сидели мать и отчим, а друзья его были такими точными, красноречивыми свидетелями — сперва Говард, за ним Мона, за ней Селия, потом Лютер и, наконец, Эми, которая предоставила живой и яркий отчет, до чего испугали ее угрожающие слова и жесты Джонсона еще до того, как прилетел первый удар, — на руку Фергусону сыграло и то, что, когда показания начал давать Джонсон, он открыто признался, что вечером первого июля был пьян и не помнит того, что делал или чего не делал. Тем не менее Фергусон почувствовал, что Макбрайд допустил тактическую ошибку, позволив ему при даче показаний столько говорить о колледже, — не только спрашивал, чем он зарабатывает на жизнь (студент), но и где учится (в Принстоне) и при каких условиях (Стипендиат Уолта Уитмена) и каков его средний балл успеваемости (три и семь десятых), поскольку если ответы его и произвели заметное впечатление на судью Бурдока, они не относились к сути дела и могли бы расцениваться как оказание несправедливого давления на суд. В итоге Бурдок признал Джонсона виновным в провоцировании драки и приговорил к уплате крупного штрафа в тысячу долларов, а вот Фергусона, ранее не судимого, оправдали, сняли с него обвинение в нападении и приказали уплатить пятьдесят долларов Томасу Грисвольду, владельцу «Бара и гриля Тома», в счет покрытия ущерба, за новый стул и шесть пивных стаканов. То был лучший итог из всех возможных, бремя, что он таскал на спине, свалилось с него полностью и навсегда, и когда друзья и родственники Фергусона сгрудились вокруг него, чтобы отпраздновать победу, он поблагодарил Макбрайда за хорошую работу. Возможно, человек этот и впрямь знал, что делает, в конце концов. Принстонское братство. Если этот миф — правда, то каждый принстонец связан со всеми остальными принстонцами через поколения, не только в жизни, но и после смерти, а если Фергусон и впрямь принстонец, кем он уже вроде бы по праву должен считаться, кто же станет спорить с тем, что Тигр спас ему шкуру?

Вскоре после того, как они вышли из здания суда, пока все одиннадцать человек бродили по стоянке в поисках своих машин, к Фергусону сзади подошел Лютер, положил ему руку на плечо и сказал: Береги тут себя, Арчи. Я поехал.

Не успел Фергусон ему ответить, как Лютер резко развернулся и направился в противоположную сторону, быстро дошел до своего зеленого «бьюика», стоявшего у выезда в передней части стоянки. Фергусон сказал себе: Так вот как это делаешь. Без слез, без шикарных жестов, без нежных прощальных объятий. Просто усаживаешь свою задницу в машину и уезжаешь, надеясь на лучшую жизнь в следующей стране. Достойно восхищения. Но, опять-таки, как можно попрощаться со страной, которой для тебя больше не существует? Это как пытаться жать руку покойнику.