Сарей Уокер - Диетлэнд

Я вновь переключила на Крейн-Мерфи:

— Должен быть принят закон о том, чтобы любого военнослужащего, уличенного в изнасиловании, кастрировали — без анестезии! Серьезно, мне стоит баллотироваться в Конгресс.

Я поедала лазанью, наблюдая, как Шэрил Крейн-Мерфи вращает безумными глазами и стучит кулаком по столу. Внизу экрана ярко-желтой лентой проплывала надпись «Срочное сообщение». Шэрил поправила свой наушник и объявила, что стали известны предварительные результаты вскрытия Симмонса и Грина: у обоих мужчин в глотке обнаружили одинаковые, туго свернутые в трубочку крошечные клочки бумаги. «Дженнифер». Вот и все, что там было написано.

— Что еще за Дженнифер? — спросила Шэрил Крейн-Мерфи.

От одной только мысли о бумажных посланиях в глотках мертвецов меня затошнило; я отодвинула тарелку. Я выключила телевизор и потянулась к телефону, чтобы позвонить маме. Мы разговаривали раз в пару дней. Если я не звонила, она начинала волноваться.

— Что за Дженнифер? — раздалось в трубке вместо приветствия. Мама никогда не пропускала новостной блок Шэрил Крейн-Мерфи. — Я тебе не рассказывала, что твой отец хотел назвать тебя Дженнифер? Тогда каждую третью девочку звали Дженнифер.

Она продолжала обсуждать преступление, рассказала мне, как несколько часов стояла в ужаснейшей пробке в тот день, когда нашли тела. Я лишь что-то согласно мычала в ответ. С тех пор как Делия переехала в дом для престарелых, мама жила одна в доме на Харпер-лейн. Я понимала, что ей там очень одиноко. Я всячески призывала маму и Делию продать дом и избавить нашу семью от этого каменного мешка с тусующимися вокруг него гляделами. Несмотря на мои бесконечные «Подумайте, как выгодно можно продать бывший дом Мирны Джейд. Особенно сейчас!», убедить мне их не удалось. Они были очень привязаны к этому месту. Для них это был дом родной. Читая книгу Верены, я столько раз в своих мыслях переносилась на Харпер-лейн, что мне начало казаться, будто я только-только уехала оттуда, хотя я не переступала порог дома Мирны Джейд уже четыре года.

— У меня тут своя тайна, — прервала я мамину болтовню об изнасилованиях и убийствах и изложила ей слегка отредактированную версию последних событий моей жизни. Мне необходимо было рассказать все вслух другому человеку; убедиться, что я не схожу с ума. Я решила умолчать о том, с чего все началось, — история Литы была слишком уж странной, — но я рассказала маме об «Уголке красоты», о Джулии Коул и ее просьбе.

Долгое время в трубке была тишина, пока, наконец, мама не протянула недоверчиво:

— Ты все придумала?

— Что именно?

— Все. Этот «Уголок красоты». Он и вправду есть под башней «Остен Медиа?»

— Вообрази себе Мэдисон-сквер-гарден, только под землей. С пола до потолка заполненный косметикой.

— Честно, даже не представляю, во что ты ввязалась.

— Ни во что я не ввязывалась. Они просто… нашли меня.

— Что такого ужасного случится, если ты дашь Джулии эти адреса?

— Эм… Меня уволят.

— Я спросила — ужасного. Увольнение оттуда — скорее праздник, а не похороны.

Мама была против моей работы на Китти. «Старушечка-побрякушечка» — так мама называла Китти. Мама хотела, чтобы я продолжала писать, стремилась к писательской или журналистской карьере. Случайно приоткрыв для мамы «дверцу» в тему обсуждения моей карьеры (точнее, отсутствия карьеры), я постаралась поскорее эту «дверь» захлопнуть. Я сказала, что сама решу, что мне делать. Потом ей расскажу.

— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросила мама, уловив, что я хочу сменить тему.

— Ты это о чем?

Уточнять имело смысл. Как и читать между строк. Каждое мамино слово имело скрытый смысл. «Ты себя хорошо чувствуешь?» могло переводиться как «Ты принимала сегодня Y ?», «У тебя депрессия?», «Тебя не посещали суицидальные мысли последние несколько дней?». Мама всегда волновалась. Поэтому она настаивала на таких частых телефонных звонках.

— Ты ведь регулярно выходишь на свежий воздух?

— Мам, я хожу на работу в кофейню каждый день.

— Я не об этом. Ты ходишь гулять? В парк, в кино…

— Конечно, — отрезала я.

Мы обе знали, что я лгу.

Закончив разговор, я глубоко вдохнула. Мне понадобилась пара минут, чтобы вернуться в мою нью-йоркскую жизнь — подойти к столу, включить компьютер, уныло взглянуть на знакомые символы на экране. Разумным, ответственным выбором было бы навсегда забыть о просьбе Джулии, но меня не покидало странное чувство, что все это ведет меня к чему-то новому, интересному, подальше от этой квартиры и этой жизни. Вон из диорамы.