Ринат Валиуллин - Кофе на утреннем небе

– Сущность или сучность? – обменялись холодными взглядами Алиса и форель.

– Есть разница?

– Конечно.

– Ну и какая она, мужская сущность?

– Встречаешься с девушкой, живёшь с женщиной, переживаешь за любимую, а любишь по-прежнему себя.

– И тебя тоже, – потянулся я руками к Алисе, но она увернулась.

– В таком случае, кто сегодня Максим, тот и готовит рыбу.

– Ладно. А ты чем займёшься?

– Буду тебя вдохновлять. Статью допишу, пока у меня ещё есть мысли. Очень надо, завтра просили уже прислать.

– Ну, хорошо! Раз надо.

Алиса побежала за своим компьютером. Скоро я уже наблюдал её голую, сидящую за клавишами за кухонным столом. Она смотрела в четыре глаза в экран и что-то увлечённо писала. «Какая небольшая, какая красивая грудь», – отметил я про себя. Холодная рыба остудила мои руки, но в сердце по-прежнему горячо отзывалось всё. Я посолил форель, поперчил, завернул в фольгу и сунул в духовку. Вымыл руки и, когда доставал из холодильника белое, чихнул так громко, что задрожали стекла. Алиса не шелохнулась: «Jesus», – прокомментировала она на испанском не отрываясь от печати. Я разлил вино и поставил любимого Армстронга. Родная речь заполнила кухню. «Как можно такое воспроизвести из прорези, которой можно говорить и есть?» Хрипловатая речь Луи вышла на променад, раковины разбросаны повсюду, она заглядывает в них, в чувствительные шахты серы, те задумчиво прислушиваются. Я вспомнил южный балкон, на который тоже выходил послушать джаз, заведённый соседями. Музыка по-разному влияет на людей, если она незнакома, то сразу возникает подозрение. А если речь внушительна, то этим и внушает недоверие, однако слух не идеален, кому-то ближе ящика помойка, всякий шум и мусор, для кого-то это может оказаться притчей, откровением. Сегодня у меня Армстронг гуляет с ножичком по лесу недоразумений, он своей речью собирает уши, грибы на головах и маринует.

– Попахивает сексом, – отвлекла меня от размышлений Алиса. Она взяла в руки бокал, сделала хорошую затяжку и воткнула его обратно в стол.

– Форель дала сок.

– Кстати, что вы думаете о сексе? – посмотрели на меня внимательно фианиты Алисы. Грудь по-прежнему глядела в экран.

– Трудно сказать, что я думаю, но могу сказать, что постоянно. А вы что думаете?

– С вами? – вздрогнули карими зрачками её соски.

– Ну допустим.

– Он был случайным, – продолжала набирать текст Алиса. Лицо её то напрягалось, пуская волны глубокой задумчивости по лбу, то успокаивалось, когда выходило солнце, выходило то, что надо.

– То есть?

– Она влюбилась с первого взгляда, потом стемнело. Второй взгляд был утром, даже не взгляд, а точка зрения, что ночевать лучше дома.

– Чем лучше?

– Не надо возвращаться.

– Рассказать тебе сказку?

– Лучше создай.

– Ну, послушай, не так сразу.

– Хорошо, слушаю.

– Возвращаясь домой, она заходила в магазин, чтобы купить шоколад, он тоже заходил и покупал бутылку пива, они встречались взглядами, ей хотелось предложить ему шоколад, но он не любил сладкое, он порывался купить две бутылки, её не вдохновляло пиво. «Может, возьмёте шампанского?» – спрашивали её глаза. «Может, приготовите котлеты по-киевски?» – отвечал он. «О вкусах не спорят», – вздыхала она. «И на улице тоже безвкусица», – соглашался он. Они выходили вместе, он открывал перед ней дверь. Она открывала зонтик своей уютной квартирки, он накидывал капюшон своего холостятского жилища: «В следующий раз обязательно возьму шампанского». Она: «Оставлю шоколад для следующего раза», – выключил я духовку и достал из неё большую блестящую конфету.

Мне всегда везло в карты. Во всех странах, где я побывал, была отличная погода и приятное общество. Сейчас я как никогда нуждался в отдыхе. Когда в голову не приходило ничего топографического, я летел к своим родителям. На Кавказ. Причесать остатки нервов гребнем гор.

Курорт осенью был грустен: «цирк уехал, зрители остались». Раздувало его летом, в июне, когда у моря появлялось настроение принять ванну из отдыхающих. Сейчас же солнце угомонилось и перестало палить, будто его перевели на энергосберегающий режим. Город затих, резко упало количество надувных матрасов на душу населения. Мне нравилась его неторопливая печаль на спокойном лице. «Ни аванса тебе, ни пивной – трезвость», – пришли мне на ум строчки Маяковского.

Всякий курорт начинался набережной, а заканчивался рынком, я не стал нарушать маршрута. Я появился на пляже в самое пекло. Солнце, несмотря на сентябрь, было качественное. Каждый год я отлистывал этот пляж, как страницу из лета, пусть оскалятся берега, когда их ласкает море. Здесь, раскинувшись в позе Христа и такой же раздетый, ощутил себя частью галактики и истории. Жарясь барабулькой в гравии чёрноморского побережья, я не думал о смысле жизни, я вообще не думал. Моря объятие чёрное и закатов багровые губы высосали всю любовь к высоким материям. Я был брошен её необитаемый, затерянный в карнавале отдыха. Мои чувства лежали в рюкзаке вместе с полотенцем и бутылкой воды, на безделье разменной монетой, в данный момент абсолютно ненужные. Я бы выплеснул их, да некому.