Наталья Мелёхина - Железные люди (сборник)

– Сколько?! – ахнули разом и Димка, и дядя Гриша.

– А выглядишь старше меня, – с сомнением и легким торжеством произнес Димон.

– Так это… работал много. Дворником был, на стройке работал, на подшипниковом в Вологде работал… Теперь вот лом скупаю. Бизнес у меня.

– Пустил бы ты, Гриша, этого бизнесмена на печь погреться, – попросила вдруг тетка Таня. – Глядишь, зуб-то бы прошёл у него.

– Да щас! – фыркнул дядя Гриша. – Гланды мёдом ему не намазать? У меня у самого печень с утра разрывается, только печным теплом и лечусь.

И хозяин дома велел Анзуру:

– Скидывай свои боты да за спину ко мне на печь полезай греться.

– Зуб пройдет? – неуверенно переступил с ноги на ногу скупщик и с опаской посмотрел на Димку.

– Хрен его знает, – пожал плечами Димон, решив, что вопрос был адресован ему. – Но хуже так точно не будет. А то дык давай во двор выйдем – в раз выщелкну! Надо бы тебе вломить-то как следует!

После этих слов Анзур поспешно сбросил куртку, стащил ботинки и пошлёпал к печке, шмыгая носом. Он залез к стене за спину дяди Гриши и там растянулся на ветхой дырявой фуфайке, которая служила подстилкой поверх горячих кирпичей. Дядя Гриша продолжал ворчать и припоминал уже не только долг, но и другие промахи. Например, как спорил Анзур о весе последней партии черного металла, как не хотел повышать цену на алюминий, как пытался забрать за бесценок пакет медной проволоки…

Анзур слушал старого человека молча, смиренно. Ноющий зуб сначала задёргало еще сильней, нестерпимо, чуть не до крика, но следом за пиком боли накрыла всё тело теплая, блаженная волна, глаза сомкнулись сами собой, и скупщик провалился в сон впервые за всю неделю.

Проснулся он под вечер, и зубы уже не болели, но желудок свело от голода после недели вынужденного поста. Тетка Таня накормила Анзура супом из печки да напоила чаем с пирогами. Димка к этому времени ушел домой, и скупщик чувствовал себя гораздо спокойней в его отсутствие. Да и дядя Гриша больше не ругался и расспрашивал Анзура, почем зимой в Вологде черный да цветной металл, есть ли такие мужики в окрестных деревнях, что сохранили железный лом до декабря, чтобы сдать его по более высоким «зимним» ценам.

Отужинав, Анзур отправился обратно в Вологду. Он вышел из Гришиной избы к своей «буханке». Метель кончилась, и малюсенькая Паутинка с ее четырьмя жилыми домами утонула в сугробах, будто в снежной купели. Выяснило, и купол звездного неба стыл над деревней в строгом молчании. Со всех сторон наступала на Паутинку армия еловых лесов. Анзур оглянулся на Гришин дом. Изба бороздила океаны вологодского снега, подобно ковчегу Нуха, которого здесь называли Ноем. Ласково светились огни окон, Анзур плутовато, воровски оглянулся по сторонам и, пока никто не видит, неумело поклонился этому свету до самой земли.

Дядя Гриша тащил домой только что срубленную ёлку. Она, как дикая кошка, цеплялась колючими лапами за обледенелую дорогу, будто даже сейчас продолжала борьбу за жизнь, будто бы мстила за то, что ей придется погибнуть ради одной новогодней ночи, ради людского обычая.

Дядя Гриша боролся с ёлкой за каждый следующий шаг. Временами он припечатывал ее горячим отборным словечком. Материться так, как дядя Гриша, не умел ни один мужик в его деревне. В юности, когда дядя Гриша служил на флоте, боцман весьма охотно обучал салаг искусству брани. Как-то раз этот морской волчище на спор матерился десять минут, а матросы следили, чтобы за это время ни одно ругательство не повторилось. Боцман выиграл две бутылки кубинского рома и контрабандные джинсы.

Дядя Гриша мог бы выбрать деревце поменьше, но не стал. Дом у него был большой, и ёлка требовалась дому под стать: чтобы выше человеческого роста, чтобы хватило места встать в хоровод всем восьмерым внукам. Поэтому дед упрямо тянул за собой по обледенелой дороге такую же упрямую ель.

В этом году старший сын предложил купить искусственную сосну: высмотрел в универмаге в райцентре. Ох, и досталось же ему от дяди Гриши, даром, что парню давно за сороковник перевалило! На сыновей дядя Гриша сейчас особенно злился: перед Новым годом запили все трое, что нередко случалось с деревенскими мужиками, да и с самим дядей Гришей, когда он был моложе. Однако молодо-зелено, и глава семейства, желая предостеречь новое поколение от старых ошибок, ругался на чем свет стоит, не щадя ни жену, ни детей. Когда старший предложил купить искусственную сосну, дядя Гриша схватился за топор: «В моем доме – не бывать! Лень за ёлкой пойти, спились совсем! Ну, так я сам пойду». Ему не посмели перечить, за ним не решились выйти следом, и только старший внук, девятиклассник, когда за дедом закрылась дверь, горестно выдохнул в воцарившейся тишине: «Да я бы сам сходил! Дедон ведь опять не ёлку, а баобаб притащит – надорвется!»