Лара Вапняр - Пока еще здесь

– Закрывай тогда шторы, – велел Вадик.

– Зачем? – спросил Сергей. – Мне нравится, когда на меня смотрят.

Потом он будет делать себе бутерброд, съедать его за маленьким приставным столиком у окна и снова четыре часа заниматься. Потом будет дожидаться Вадика, готовить ужин, после чего иногда упрашивать его выйти вместе в город. Почти все уикенды Сергей проводил на Стейтен-Айленде с Эриком. Он так все устроил с матерью, что забирал Эрика и закидывал его обратно, не пересекаясь с Викой. О ней он не заговаривал. Не напрягался, если Вадик упоминал ее, но никогда не упоминал сам.

А Вика непрерывно говорила о Сергее.

Первый раз она позвонила через пять минут после того, как тот нарисовался на пороге.

– Он у тебя? – голос был гнусавым от соплей и слез.

– Да, – ответил Вадик.

– Он в порядке?

– Более-менее.

– Окей, – сказала Вика и повесила трубку.

Она часто звонила Вадику.

– Я только хочу убедиться, что с ним все в порядке, – каждый раз говорила она.

Но Вадик чуял, было в этих звонках нечто большее. Он ждал, что она позовет его встретиться или что-то вроде того, и такая возможность его одновременно пугала и казалась откровенно неприятной. Он до сих пор помнил ее липкие объятия, ее голодный взгляд, когда он только приехал. Словно все это время она ждала его, словно надеялась, что он поправит то, что пошло не так в ее жизни. А потом еще эти дурные два часа на диване пять лет назад и не отпускавшее потом чувство стыда. Теперь, когда Вика, по сути, осталась одна, ее будет трудно остановить. Придется отвергнуть ее, но он понятия не имел, как это сделать, не обидев. Ему было просто необходимо поговорить с Региной, но она крайне неохотно обсуждала эту ситуацию.

– Не стоит мне вмешиваться, – сказала она. – Я как-никак была девушкой Сергея. Все это крайне неловко.

И все-таки несправедливо, что бремя общения с Викой и Сергеем целиком легло на одного Вадика. Регина была просто обязана хоть отчасти разделить его с ним!

– Что на обед? – поинтересовался Сергей, не отрывая глаз от монитора.

– Курица и брокколи.

– Опять брокколи? По-моему, нам надо как-то разнообразить наши обеды. Хотя, пожалуй, не так уж важно, раз мы правильно питаемся. Туалетную бумагу не забыл?

– Не.

– Ультрапрочную?

– Да.

Вадик добавил требование ультрапрочной туалетной бумаги к мысленному списку вещей, которые он не выносил в Сергее.

Туда также входили:

Неспособность Сергея закрывать за собой кухонные шкафчики.

Носки Сергея, разбросанные по всей квартире.

Привычка Сергея надевать носки Вадика, потому что он вечно не мог найти свои собственные.

Следы зубов Сергея на сыре в холодильнике.

У кровати Сергея всегда выстраивалась вереница грязных стаканов. Перед сном он ставил рядом стакан молока, чтобы выпить его ночью, но наутро никогда не клал пустой стакан в посудомойку, просто следующим вечером брал новый. Так стаканы накапливались у кровати, на каких-то была белесая пленка, в других на дне оседала некая кефирообразная субстанция, а на стенках – засохшая плесень.

Но самым ужасным было его пение в туалете.

“Танцуй со мной под пылающую скрипку, танцуй со мной сквозь страхи, пока я не успокоюсь”.

Вадик стонал и мысленно поправлял: “Горящую скрипку, идиот, горящую! Не пылающую”.

И еще момент с деньгами. За три недели, что Сергей прожил у Вадика, он ни разу не предложил заплатить за квартиру или продукты. Казалось, ему даже в голову не приходила мысль поучаствовать в расходах.

Вадик включил су-вид на разогрев, помыл брокколи и вскрыл упаковку с куриным фаршем. Он изобрел это блюдо вскоре после расставания с Седжян, оно было вкусное, утешительное и легкое в приготовлении.

– Утешительное? – переспросила Регина. – Зачем тебе утешительная еда?

– Для моего разбитого сердца.

– У тебя сердце не разбито!

Просто потрясающе, как его друзья единодушно отказывали ему в способности глубоко и сильно переживать сердечные травмы. Им было наплевать на его расставание с Седжян. Никто всерьез не воспринимал его попытку самоубийства. Никто даже не пытался сделать вид, что верит, что с Рэйчел I у него была любовь. Окей, бывали периоды, когда он и сам не верил, но не позволял себе усомниться надолго, потому что утрата Рэйчел была единственным, что придавало его жизни в Америке хоть какой-то трагической красоты. Без нее все эти годы здесь превращались в глупый фарс. Непрерывную карусель чокнутых женщин. Заскочил-соскочил, заскочил-соскочил, и так без конца.