Владимир Топилин - Слезы Чёрной речки

— Ружье не отдаст, в тайге оставил, память от отца…

Я молча переписал номера стволов в протокол, собрался уходить.

— Слава тебе, Господи! Разобрались. Может, останетесь с нами пообедать? Голодные, небось.

От еды не отказался. Жаль мне было обоих: их ждали долгие разбирательства и доказательства. Янис признался, что убил двух человек, пусть бандитов, а это уже было уголовное дело. Неизвестно, как повернет суд.

Зента предлагала остаться до утра:

— Куда на ночь глядя? Утречком и отправитесь.

Хотя мне предстояла дальняя дорога назад, отказался, сославшись на неотложные дела. Уходя, еще раз посмотрел на Яниса. Тот стоял, опустив руки, с поникшими плечами, слегка сгорбившись. С резкой паутиной морщин на постаревшем лице, седыми волосами, он был похож на старика. А ведь ему было всего лишь тридцать пять лет. Тем не менее в глазах искрилась радость оттого, что теперь он не одинок, с людьми. Еще потому, что остался живой, не пропал, как отец и братья в тридцать седьмом году.

Грязная дорога от деревни до трассы, как и утром, показалась долгой и трудной. Прошло около двух часов утомительного пути, прежде чем я, до колен перепачкавшись в жиже, выбрался на грунтовку. К тому времени подступили сумерки, но желто-серую полосу было видно хорошо. Ждать попутной машины было бессмысленно: в этот час по тракту могли бродить только медведи или волки. Мысленно проклиная свое упрямство, жалея что не остался ночевать у Вередов, подкинув на плече отяжелевший карабин Яниса, подался в нужном направлении.

За час прошел около пяти километров. Насквозь промокшие сапоги казались пудовыми гирями. Ремень оружия давил на плечо. Пропитанная потом фуражка нахлобучилась на уши. Я устал, хотел есть и спать. Возникла мысль: отойти куда-нибудь в сторону, развести костер и завалиться возле огня. Но отсутствие подходящего места и деревьев пресекали от пустой затеи. Мне ничего не оставалось, как продолжать шагать.

И все же мне повезло. Далеко позади послышался монотонный, завывающий на пригорках, мотор машины. Вскоре я увидел свет режущих темноту фар, два желтых глаза, узнал знакомый «студебеккер». Не отходя с дороги на обочину, радостно поднял обе руки.

Увидев меня, Пашка сбавил скорость, остановился. Когда я залез с грязными сапогами в кабину, улыбнулся, как родному брату, спросил уставшим голосом:

— Что, дядя, закусило?

— Есть маленько, — в тон ему ответил я. — Запоздал, пришлось пешком топать.

— Как будто тебя посветлу ждала машина, — недовольно выпятила нижнюю губу тетя Саша, нехотя уступая место.

— Я думал, охотник какой по ночи шастает, а ты самопехом решил? — включая скорость, продолжал Пашка. — Туда без ружья был, назад с карабином.

— Он его у брата Зенты изъял, — ответила за меня всезнающая Вобла. — Неужли непонятно? — И уже ко мне: — Разоружил бандюгана? Правильно! Нечего народ пугать. А то ишь, все мужики как мужики — воевали, а он, птица вольная, в тайге отсиживался!..

И понесла всякую ересь. В этот час тетка Александра была в исключительно плохом настроении. Долгая дорога туда и обратно, прием товара измотали ее, сделали злой и сварливой. Теперь Вобла весь негатив изливала на Яниса, хотя не знала всей сути. Перемывая кости понаслышке и по собственным предположениям, рассказывала про дезертира в полной красе. Как в то время, когда страна воевала и голодовала, он жил припеваючи, миловался с женщинами, жрал от пуза и вообще…

Она не договорила. Набравший к этому времени скорость «студик» встал как вкопанный. Пашка тормознул так, что заглох двигатель. Через кабину из кузова полетели какие-то ящики, банки, бутылки. Не ожидавшая резкой остановки Вобла, не удержавшись, резко подалась вперед, ударившись головой о лобовое стекло.

— Что ты орешь как недорезанная? — сильными руками вцепившись в руль, будто выжимая из него соки, закричал Пашка. — Откуда ты все знаешь? Ты что, там была? Видела его? Ты себя, сука, вспомни, как в войну на складах отъедалась! Вспомни, как тетка моя у тебя стакан муки просила, а ты ей не дала. Или расскажи, как с директором тушенку да колбасу списывали, а сами по ночам фуршеты устраивали. Неправда? Поделись, как у баб приисковых золото со свинцом мешали…

Бросив баранку, Пашка выскочил на улицу, спрыгнул с подножки, хрястнул дверцей так, что рассыпалось боковое стекло. Начал собирать разлетевшиеся на дороге продукты.

Я молча вылез за ним, помогая, спросил:

— Что ты так на нее?

— Не хрен грязь на людей лить, когда у самой юбка в навозе! У самой вон мужик бронь имел, вроде как больной. Какой больной? На коне не догонишь, об лоб поросят можно добивать. Дворником работал. Она же ему бронь выписала с военкомом… Нетрудно догадаться, за что.