Владимир Максимов - Живая душа

– Посторонись! – грубо толкнул он меня плечом, подходя к лебедке для спуска шлюпки, у которой я стоял.

– Пойдем ко мне, Игорёк, – положив руку на моё плечо, предложила Зина. – В картишки сыграем, на желания. Я тебе на судьбу погадаю. Счастливая, завидная, чувствую, судьба тебя ждёт, – громко, как говорят актёры, закончила она. И я понял, что все эти слова предназначались не мне, а боцману, который спокойно и задумчиво глядел на море, на остров, на плавные накаты волн. И казалось, что был в этот момент не здесь, на борту судна, а где-то очень далеко, в каких-нибудь неведомых странах, а может быть, даже на пиратском корабле, мчащемся по сини вод под всеми парусами, с развевающимся чёрным флагом, к лёгкой своей добыче, Ганзейскому коггу.

В дверях нас с Зиной чуть не сбили с ног двое спешащих на палубу матросов, а в полутёмном коридоре, – где с одной стороны была лестница, ведущая в ходовую рубку и каюту капитана (вверх), вход в машинное отделение (вниз), а с другой – ряд однотипных серых дверей, за которыми располагались каюты экипажа, – навстречу нам, как пробка из бутылки шампанского, из своих дверей вылетел Николюк. Лицо его излучало радость, отчего казалось, что концы усов не опущены уныло вниз, а победно вздыблены вверх.

– Собирайся по-быстрому! И Серебрянникову скажи, чтоб через пять минут был готов! Высаживаемся на остров. Я настоял (он сделал особый нажим на этом слове, которое, как ему, по-видимому, казалось, усиливало его значимость, постоянно принижаемую капитаном), чтобы все научники были доставлены на берег. Опишем, визуально, – уже с меньшим энтузиазмом продолжил он, – прибрежную флору и фауну.

Матросы, сидящие на двух средних банках, спиной к носу, слаженно гребли, и шлюпка быстро приближалась к берегу. Кроме двух гребцов, в ней было ещё шесть человек: трое «научников», боцман, старпом и кок.

– Немного правее, – негромко произнёс с носа боцман. И старпом, сидящий на корме у руля, направил лодку в сторону устья.

Головы ларг, обнаружив наш манёвр, быстро исчезли под водой.

Через несколько минут под днищем лодки, набравшей довольно стремительный ход, зашуршал песок, и мы, один за другим, высыпали на берег.

По распоряжению старпома один матрос остался «пока» в лодке, а все остальные пошли к реке, которая неугомонно журчала среди валунов и была совсем не глубока. Пройдя чуть выше по реке, я не сразу понял, чем она была заполнена, вернее, почти перегорожена от берега до берега. И только приглядевшись пристальней, осознал, что это были спины больших рыбин, словно струящихся против течения бок о бок, направляя свой ход от устья к истоку. Я догадался, что двигались они, по-видимому, в несколько ярусов, отчего у верхнего ряда рыб спинные плавники высовывались наружу, разрезая встречные потоки быстрой реки. И вся эта масса тёмных, сильных спин неспешно двигалась вверх по течению. Такого количества почти метровых кетин я не видел потом ни разу в жизни.

– Принеси из лодки бочонок, соль, клеёнку! – радостно скомандовал матросу старпом и уже вдогонку крикнул: – И карабин, на всякий случай, захвати! Он там лежит в брезент завёрнутый! – И уже нам добавил: – Рыбку эту ведь не только люди да ларги любят, но и медведи ею с удовольствием лакомятся. Особенно во время нереста.

– У вас есть разрешение на оружие, на отстрел животных?! – вспомнил о своей значимости Николюк.

– У нас всё есть, кроме денег, – весело улыбнулся начальнику рейса старпом. И довольно потирая руки, добавил: – А теперь ещё и икрой на весь рейс запасёмся.

Он снял свою чёрную форменную тужурку и, аккуратно свернув, положил на видневшуюся из песка широкую доску, оставшись в толстом водолазном свитере и форменной фуражке с лихо заломленной вверх тульей и опущенными боками.

– Как думаешь, часа три-четыре нам на всё хватит? – обратился он к боцману, разводящему невдалеке костёр.

– Вполне, – ответил тот.

– Значит, к обеду управимся. Стало быть здесь, на берегу, уху варить не будем… А может, и сварим, – восхищённо оглядывая окрестности, произнёс он. – Ну всё, ребята – за работу! – подстегнул он сидящих на песке матросов и кока.

Матросы, склонившись над водой, стали вытаскивать из реки, словно из собственного лагушка, пузатых рыбин и, выпустив из них в чашку икру, отдавали коку, который занимался её засолом, предварительно освободив от плёнки – палочкой с остатками сучков, торчащих в разные стороны. Рыбу для дальнейшей засолки складывали на клеёнку.