Владимир Максимов - Живая душа

Утро третьего дня экспедиции застало нас уже в Тихом океане. Япония осталась за кормой. И среди этого серовато-зелёного бескрайнего водного простора сейчас было действительно тихо, спокойно, умиротворённо и в то же время как-то очень одиноко. В это утро я, пожалуй, впервые реально ощутил, что наш «корабь», казавшийся таким большим и несокрушимым у причальной стенки, мал и беспомощен, как щепка, в этом почти бездонном, беспредельном океане. И было одновременно радостно и грустно оттого, что мы держим курс теперь на север, к своим родимым берегам – лежбищу котиков на Командорских островах. Быть может, перелётные птицы с таким же чувством возвращаются домой, побывав в экзотических южных странах. Правда, мы перепутали сроки, сменив весну на осень…

На следующий день океан перестал быть тихим. Судно попало в шторм.

Из ходовой рубки было видно, как нос корабля то зарывался в бушующие пенистые необъятные валы волн, то круто задирался вверх. И тогда казалось, что судно, подобно дрессированной собачке, пытается в каком-то испуге встать на задние лапки. И ещё было ощущение, что в такой момент, находясь на гребне огромной волны, оно может просто переломиться надвое, не выдержав тяжести передней части, на какое-то время зависавшей в воздухе. Океанская вода скатывалась по красной палубе могучими потоками, уходя по боковым проходам за рубку. А через минуту судно снова зарывалось в воду.

Лица капитана и второго помощника (шторм пришёлся на его вахту) были серьёзны, сосредоточенны, но спокойны. И глядя на них, тревога постепенно покидала и меня, а штормовые «качели» становились обыденным привычным делом.

– Пожалуй, стоит переждать за Итурупом, – склонившись над картой, проговорил капитан. – Шторм, похоже, усиливается.

– Меняем курс? – откликнулся второй помощник.

– Да, – чётко ответил капитан и, указав стоящему за штурвалом второму помощнику нужный градус, свернул карту и вышел в дверь, ведущую из рубки в его каюту. Вернувшись оттуда, нехотя цедя слова, будто раздумывая вслух, проговорил: – Заодно и рыбы заготовим на весь рейс. Кета как раз прёт на нерест.

В рубку, в тельняшке и чёрных флотских брюках с морским ремнём, грузно поднялся из коридора начальник рейса Николюк.

– Почему судно изменило курс? – обратился он к капитану.

– Шторм усиливается. Надо куда-то спрятаться, – пружинно раскачиваясь на ногах, ответил тот. – Заодно и рыбы заготовим для команды. Разрешение, как вы знаете, у нас на это есть. Идём к Итурупу, ближайшему от нас острову Курильской гряды. Он нас от шторма и прикроет.

– Предупреждать надо, – насупился Николюк, будто только что проснувшийся.

– Не успели, – спокойно ответил капитан и вдруг раздражённо добавил: – Посторонних прошу покинуть рубку! – обернувшись ко второму помощнику, скомандовал: «Вызовите на мостик первого штурмана!»

Начальник рейса, недовольно сопя, отчего его обвислые усы, кажется, опустились ещё ниже, стал осторожно спускаться вниз. Я нехотя, крепко цепляясь за поручни, последовал за ним тем же путём, по то и дело уходящим из-под ног ступеням лестницы, ведущей в коридор.

Часа через два качка заметно уменьшилась. А с правого борта из неплотного тумана стал прорисовываться, весь в сочной, промытой недавним дождём, зелени, – прямо-таки изумрудный остров. А ещё через какое-то время качка прекратилась вовсе.

Выйдя на блестящую скользкую палубу, я невдалеке увидел быструю, неширокую речку, которая как-то игриво стремила свои чистые светлые воды между зелёных сопок к океану, разбавляя тяжёлую свинцово-серую воду его, делая её более светлой в месте своего впадения. И это более светлое пятно срезанным конусом «лежало» на поверхности воды. И в этом «конусе» я разглядел несколько гладких, лоснящихся от воды голов тюленей. А когда они, испуганные шумом спускаемой якорной цепи, заныривали, я увидел их пятнистые шкуры, определив по окрасу, что это ларги.

«Пасутся у устья, на мелководье караулят рыбку, идущую из океана на нерест, в верховья реки».

Неожиданно откуда-то выглянуло невидимое до сей поры солнце, разбрызгивая тёплый золотистый свет на воду, деревья, высокую траву, гигантских размеров листья лопухов, гладкую, блестящую прибрежную гальку.

– Скучаешь, студент? – услышал я за спиной голос Зины.

Обернувшись, но ничего ещё не успев ответить, увидел, как на палубу из двери, расположенной под ходовой рубкой, упругой, мягкой походкой леопарда вышел боцман.