Владимир Максимов - Живая душа

Однако получилось всё, как и предполагал Василий.

Погулял парень месячишко с корешами да местными, подросшими за время его службы, красавицами (та, что обещала ждать – брюхатая уж была), вспоминая службу да моря, в которых довелось побывать. И даже – один заграничный северокорейский порт… А потом побегал, помыкался по посёлку – работы нет. Не то что по специальности (на судне он был акустиком), а вообще – никакой. А у кого она и была, так им бывало по полгода и более зарплату не платили… Безнадёга, одним словом…

Рванул Санёк в город! Да через годик возвернулся оттуда: грустный какой-то, задумчивы и… злой на весь мир… Кажись, автомат бы в руки – пошёл косить всех подряд. Да, «не дай вам Бог увидеть русский бунт: бессмысленный и беспощадный».

Жалел Василий всё это поколение, появившееся на свет примерно за два десятка лет до конца двадцатого века, на жизнь которых выпала напасть новых реформ, вздыбивших и, в конце концов, разваливших огромную страну, словно сокрушительным взрывом, на осколки, по национальному признаку. И все эти российские катаклизмы, как всегда, впрочем, своей тяжёлой поступью прошлись по хребтам многочисленных Ванек, Манек, Санек, безжалостно ломая эти хребты своей неподъёмной для молодых плеч ношею, только за то, что им «посчастливилось» родиться в данное время…

По телеящику же, «населению этой страны» рисовали «красивую жизнь» различных киногероев из многочисленных сериалов, ничего общего с реальной жизнью не имеющих, персонажи которых размышляли, в основном, только об одном: как грамотно, чтоб с прибылью, потратить деньги. А тут ещё, как грибы поганки, неизвестно из каких щелей повылезавшие, но зато известно, на каких дрожжах разбухшие, образовались новые русские: миллионеры, миллиардеры, олигархи, ловко прикарманившие во всеобщей неразберихе реформ народное добро, и их защитники, неплохо прикормленные ими, – «журналюги», вещатели-демократы, общечеловеки, либералы, советники разные… Тьфу ты, зараза – не к ночи будь помянуты. И вся эта новая орда наставляла с экранов телевизора, по радио, как надо жить народу «правильно». Как вписаться в общемировые капиталистические ценности, когда всё, в том числе и достоинство человека и целой страны, – на продажу! «Рынок» теперь правит всем!»

Что такое этот всемогущий нынешний рынок, Василий так понять до конца и не сумел. Раньше, когда всё было ясно и просто, хотя и дурости всяческой тоже хватало, он, ещё мальчишкой, ездил с родителями в город, на рынок, торговать мясом выращенного боровка или бычка. И точно знал, что родители за помощь в выращивании живности купят ему обещанный велосипед… Теперь же государство обещало своим простым гражданам много, но практически для выполнения своих обещаний ничего не делало. Может быть, из-за этого всеобщего обмана у этих нынешних Саньков и цели-то впереди никакой, кроме магазина, теперь не осталось. Ни институт тебе закончить… Зачем? Ни домом, ни семьёй своей обзавестись. Опять же – зачем? Детишки – обуза лишняя.

– Ты, Санёк, пока что дёрн свой откинь подальше, чтоб не мешал тут потом на краю ямы, – прервал свои нелёгкие раздумья Василий, видя, как напарник, уже грызя травинку, блаженно щурится, словно кот на прогретой завалинке, глядя на солнце, полулёжа на невысоком, ровном штабеле, сложенном невдалеке из толстых лиственничных досок, предназначенных для сруба колодца.

Перепутанная белёсая сетка корней травы с трудом отдиралась от скудной землицы, из последних сил держась за родную и не такую уж ласковую сибирскую почву.

«Вот ведь, даже травинка малая за родной кусок земли цепляется…» – с уважением подумал Василий о зелёных стебельках, переплетённых между собой тоненькими корешками, точно прощальными дружескими объятиями, с обратной стороны, пластами отделяемого им последнего по намеченному квадрату дёрна.

«…А эти, всякие – перекати-поле, всё за бугор манят…» – закончил он мысль, неизвестно кого, собственно, подразумевая под этими: перекати-поле.

За дёрном почти сразу пошли камни, которые надо было выворачивать уже ломом, высекающим искру, когда тот ударял по ним. На счастье, встречались пока что не очень большие каменюги, которые можно было если не вывернуть, то разбить.

Работали уже больше часа, а углубились не более чем на полштыка лопаты.

– Да что же это за земля такая проклятущая! – взъярился Санёк, неистово долбя ломом, судя по всему, по неподъемному, вставшему на их пути, камню. – Так мы и за неделю метра не пройдём, – в сердцах. тяжело дыша, бросил он лом на землю.