Владимир Максимов - Живая душа

– Плачу по тысяче за метр. Со всем обустройством: срубом там и – прочей хренотенью, – поспешно добавил хозяин, решив, что погорячился. – Идёт?

– Идёт! – радостно отозвался напарник, которого в посёлке все звали Санёк.

Хозяин не спеша, с чувством не зря прожитого дня или хорошего вложения капитала, уверенно ступая по некошеной траве слоноподобными ногами, двинул к дому.

– Ну! – радостно потирая руки, заговорил Санёк. – За работу! Копай да копай – дело не хитрое. А денежки капают. Вон, уже сантиметров семьдесят есть, – указал на углубление. – Хозяин, слава богу, не скупой попался.

– А ты колодцы здесь когда-нибудь рыл? – спросил напарника Василий.

– Нет, – бодро ответил тот. – А чё тут мудрёного-то? Бери побольше да кидай подальше. А потом – деньгу в карман и к Дуське в магазин! – размечтался он. – По штуке за метр – кучеряво! Четыре метра – четыре тыщи, а?! А четыре-то метра мы дня за два всяко-разно нароем. Так ведь, дед?

– Не знаю… Посмотрим… – нехотя отозвался Василий, не любивший «делить шкуру неубитого медведя».

Он присел рядом с ямкой, почувствовав, что ему неприятно примерять к себе слово «дед». Пощупав мох на краю ямки и выжав его, продолжил:

– Боюсь, не добудем мы здесь воды…

Мох в его руке был сухой.

– Да тебе какая разница! – взвился Санёк, будто его ужалила оса. – Рой да рой. И чем глубже – тем лучше. Не наши проблемы – будет, не будет вода. Давай, начинаем!.. Не мы место выбирали. Где сказали – там и роем.

Василий оконтурил лопатой ямку, существенно расширив её. Так, чтобы было приблизительно полтора на полтора метра. Лопата с трудом пробивала дёрн и под ним частенько ударяла в камень.

– Ты куда это, дед, такую-то дырищу рисуешь?! – бросив докуренную папиросу в ямку, завопил Санёк. – По размеру ямки давай и будем копать. Чё лишнюю-то работу делать.

– А ты, парень, как потом, на глубине, хотя бы в два метра, лопатой орудовать будешь? Черенком за борта цеплять? – постарался объяснить Саньку без раздражения Василий. Не нравился ему напарник. Ох, как не нравился. Всё спешит куда-то, суетится без толку. А в серьёзной работе – спешка ни к чему… Недаром же говорят: «Вам надо как? Хорошо или быстро?» Однако другого никого в помощники не подвернулось. Этот хоть заработать хочет да потом пропить. А остальные-то – только и думают, где бы на дармовщинку деньжат на бутылку сшибить. Дальше бутылки мечты не идут… А без напарника никак не обойтись. Метров до двух ещё можно земельку одному выкидывать. А глубже – только вёдрами её подымать. А у Санька сила пока есть. Не изболелся, как говорится. Сам же Василий, как стукнуло ему пятьдесят пять, всё чаще стал ощущать усталость, над которой раньше только посмеивался. И никогда до конца не верил, что на самом деле существует она – предельная усталость. Когда и сама жизнь уже невмоготу и всё постылым и безразличным кажется… А ведь казалось, не будет ему сносу. И после самой тяжёлой работы, ополоснувшись холодной водой из колодца, хорошо поев или выпив горячего крепкого чая, немного передохнув, он мог снова начать «робить». Дрова ли готовить, воду ли в баню таскать… Да мало ли дел в деревне…

Санёк, обливаясь потом, срезал дёрн с намеченного участка. Сделав половину работы, бросил лопату и зло закурил.

– Твоя очередь, дед…

– Не торопись, «внучок». Не рви постромки. Успеем ещё наработаться, – ответил Василий. И, беря лопату, добавил: – И запомни, что не я у тебя, а ты у меня в напарниках.

Про себя подумал: «Однако слабоват на поверку «орёл» оказался. Сколько ж ему лет?» Вспомнив, что самому – уже пятьдесят семь, размышлял Василий, с трудом разрезая дёрн лопатой на небольшие квадраты. «Судя по всему – лет двадцать пять есть. А может и поболее. В армии-то он, однако, уж года четыре, как отслужил. Бравый такой вернулся из Владивостока. В ладно подогнанной морской форме. Не осознавал, наверное, что это и есть его звёздный час…»

Василий вспомнил, как встретил Санька, спешащего с парома домой. Улыбка во всё лицо. Всем: «Здравствуйте! Как дела?! Вернулся, вот!»

Глядя на него, Василий и сам невольно разулыбался, отметив про себя, что парень свежий весь какой-то, как добрый овощ. Кожа тихоокеанскими ветрами выдублена…

«Не сгадился бы только тут, в смутные-то наши времена. Ведь каток большой смуты всегда, в первую очередь, по молодым проходит, не давая им не то что подняться, встать на ноги, но и распрямиться как следует. Многие с этим невидимым горбом так и привыкают потом жить, в полусогнутом состоянии».