Владимир Максимов - Живая душа

Когда мы во второй раз заходили на Камчатку, в бухту Русскую, я не пошёл на метеостанцию, хотя так мечтал об этом во все предыдущие дни. А какие картины нашего чаепития с пирожками мне грезились порой во сне и наяву! Как я, будто бы случайно, касаюсь руки Надежды Сергеевны, подающей мне чай. И она понимает, что это прикосновение рук не случайно, и смотрит на меня внимательно и просто. И не отнимает своей руки. В мечтах моих муж Надежды Сергеевны обычно отсутствовал. Хотя увидеть и Николая Михайловича мне хотелось. Но он в моих мечтах был не главный. Главной была всё-таки Надежда Сергеевна – Снегурочка из прекрасной сказки. Однако чувство вины перед ней не позволило мне осуществить мои намерения. Я боялся, что она меня встретит очень холодно, как настоящая Снегурочка… И видя с борта судна часть их красной крыши, я всё-таки так и не решился отправиться к ним.

Так вот и закончилась ничем эта история с котом в мешке, перебравшимся с Камчатки на Южные Курилы…

Василий догадался, вернее – почувствовал нутряным, глубинным (какими бывали иные колодцы, вырытые им) чувством, что на сей раз скрутило его основательно…

«Не отбрехаться, не отшутиться от этой напасти, пожалуй, уже не удастся», – почти равнодушно подумал он.

– Хватит – пожил, – словно о постороннем, негромко произнёс он вслух и удивился: во-первых, тому, как за несколько дней потишел и ослаб его голос, а, во-вторых, тому, как неожиданно гулко отозвался он в самых дальних углах просторного, почти пустого, выстуженного к утру, дома.

Василий, с трудом преодолевая сковывающую тело боль, повернулся на скрипучей кровати, стоящей у белой, холодной печной стены, но вместо того, чтобы встать и пойти в сени за дровами, как наметил, начал размышлять о том, почему они с напарником: молодым, дёрганым, сильно пьющим местным парнем, так и не добыли воды в последнем вырытом им, – вопреки всем правилам – летом, а не поздней осенью или зимой, – колодце воды. Ведь её добычей Василий занимался почти всю свою, не такую уж долгую, как виделось ему теперь, жизнь. И очень редко вырытый колодец оказывался сухим…

Рыли в августе, на горе, у дачников.

Место хозяева указали сами, сообщив, что вроде бы, по слухам, когда они покупали участок, им сказали, что раньше именно здесь был колодец…

Небольшое углубление рядом с берёзой, росшей на моховом бугорке, у края верхового болотца, было заполнено прозрачной дождевой водой.

«Верховодка может быть и будет», – успокоил себя Василий и обнадёжил тем, что все колодцы в этом распадке, по крутой улице Горной, неглубокие: три-четыре метра от силы, однако воды в каждом достаточное количество. И на вкус она хороша. Правда, места для рытья тех, ранешних колодцев выбирал дед Аким, преставившийся, когда сам Василий ещё бегал по этому байкальскому посёлку босоногим загорелым огольцом.

Место дед находил при помощи лозы. Теперь уже так никто не может. Сам же Василий секретом лозы не ведал и водоносы по-настоящему искать не умел. Конечно, какие-то особые приметы он знал. Например, он твёрдо был уверен, что колодец можно рыть в том месте, где растёт бузина. Или – где трава стоит всё время, даже в жару, высокая, сочная, влажная и зелёная. Впрочем, в указанном месте трава именно такая и была…

Слыхал он от своей бабки Ксении, дружившей под конец жизни с бобылём Акимом, что можно определить место и чугунной сковородкой.

– С заходом солнца, – как будто бы услышал он сейчас её тихий голос, – клали колодезники сковороду на место предполагаемого раскопа, а утром проверяли: есть роса на сковороде – значит, вода неглубоко залегает, если же остаётся сковорода сухой – копать не стоит.

– У вас есть чугунная сковорода? – спросил Василий стоящего перед ним босиком, в одних шортах, плотного коротконогого хозяина участка. На шее которого на массивной золотой цепи висел такой же массивный золотой крест, словно упирающийся своим подножием в могучий, выпирающий наружу, волосатый живот.

– А вы что, яйца жарить собрались? – хохотнул хозяин и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Таня! У нас чугунная сковорода есть?

– Да ты что, Эдик! Зачем нам это старьё, – появилась на пороге веранды едва вмещающаяся в проёме двери и чем-то похожая на гусыню хозяйка. – У нас ведь всё «Тефаль».

– Тефалем не определить, – проговорил Василий.

Толстячок пожал плечами. Закурив сигарету и задумчиво глядя на дымок, он наконец назвал цену.