Луиза Эрдрих - Лароуз

Первое сентября. Холлис оделся и прошел на кухню. Сегодня, подумал он, может настать этот долгожданный день. День, когда он признается в своей сумасшедшей, безнадежной любви, вызванной безумной, неземной красотой Джозетт.

Обычно по утрам, когда он заходил на кухню, она начинала заливать молоком кукурузные хлопья.

— Привет.

— Привет.

Она была сильной и прекрасно играла в волейбол. Ее навесная подача в прыжке выглядела невероятно, а косые удары были потрясающе мощными. В одно утреннее приветствие она могла вложить тысячу смыслов, и Холлис тоже. Сказав «Привет», она говорила: «Я влюблена в тебя!» Обменявшись приветствиями, они редко продолжали беседу. Но интонация, с которой те были произнесены, оставалась с ними до конца дня. Они были сигнальными лампочками, которые могли ярко вспыхнуть, если бы Джозетт когда-нибудь подняла глаза, устремленные на кукурузные хлопья, падающие в тарелку.

Холлис представлял себе, как это может случиться. Он увидит смущенный взгляд, в котором прочтет ставшее невыносимым напряжение. Но, возможно, этого не произойдет никогда. Добрые люди приютили его в своем доме, и он не мог увести хозяйскую дочь, которая была моложе его. Поэтому он уносил свою тарелку с кукурузными хлопьями в комнату мальчиков и ждал, когда девочки позовут его, чтобы ехать в школу.

Когда Эммалайн проснулась тем же утром, у нее защемило сердце. Она едва могла дышать. «Когда?» — спросила она, обращаясь к украшенному звездами лоскутному одеялу, висящему на стене, а затем ответила самой себе: «Сейчас». Лароуз должен был вернуться в дом Равичей, но когда Эммалайн дотронулась до его густых каштановых волос, она поняла: этому надо положить конец. Точка. Укрывшись за дверью спальни, она набрала номер Равичей. Питер ответил.

— Я больше этого не вынесу, — заявила она.

Питер почувствовал, как у него сжалось сердце. Он подождал, но это не помогло.

— Ах, боже мой, прошу тебя, Эммалайн.

— Я просто больше так не могу. Это не должно продолжаться вечно, не так ли?

Ее голос задрожал. Она собралась с силами, выпрямилась, завела за уши пряди волос.

— Знаете… — проговорил Питер, делая шаг в сторону, чтобы посмотреть в окно. — Сейчас начались занятия. Все образуется.

— Я запишу его в здешнюю школу. Он будет учиться вместе с другими индейцами.

Нола уже встала. Она красила во дворе старый курятник, водя тонкой рукой взад и вперед.

— Пожалуйста, давайте просто отложим этот вопрос на некоторое время.

Питер замолчал. Он размышлял о ее просьбе насчет Лароуза. Она разозлила его. Случись подобное, жена бы его возненавидела.

— Нола стала гораздо спокойнее, — сказал он. — Она наконец-то смирилась со смертью Дасти. Она занялась хозяйством. Прямо сейчас, например, она красит курятник.

Эта подробность больно уколола Эммалайн. Красит курятник? К чему он перескочил на это?

— Вот уже почти три года Нола не разговаривает со мной, — пожаловалась Эммалайн. — Мы же сестры. А она ведет себя так, словно дает понять: мы сестры лишь наполовину, а значит, вообще чужие друг другу. Она моя сестра, но не хочет со мной общаться. Впрочем, дело даже не в этом. Я записываю сына в школу при резервации, где учатся его братья и сестры. Лароуз остается с нами.

— Ах, Эммалайн, — брякнул Питер беспечно, что обидело Эммалайн, ведь она искренне любила Питера. Он был хорошим человеком и никогда никому не причинял вреда. Она доверяла доброте Питера и была уверена, что в прошлом Питер часто удерживал Ландро от крайностей, просто притормаживая друга и ведя его за собой тем же путем, который сам выбрал в жизни.

— Я понимаю, — сказал Питер осторожно. Ему требовалось держать ситуацию под контролем. Он достаточно хорошо знал Эммалайн, чтобы не нагнетать ее беспокойство. Ему было нужно сдерживать свои эмоции. — Почему бы тебе не оставить его еще на несколько дней? Я объясню Ноле.

— Она не поймет, — возразила Эммалайн.

— Пожалуй, что так.

— И все-таки я забираю сына, — заявила Эммалайн. — Пришла пора.

Она вышла из спальни и заговорила так громко, чтобы ее слышали дети, которые уже были готовы выйти из дома: она собиралась определить Лароуза в их школу.

— Ты идешь в школу со своими сестрами, — произнесла Эммалайн радостно, обращаясь к Лароузу. — Сюрприз.

Лароуз посмотрел на Сноу, потом на Джозетт. Те широко раскрыли глаза, словно молчаливо говоря: «Мама сказала» . Он удалился в комнату мальчиков, чтобы переодеться, и вскоре спустился на кухню. Так было всегда. Хотя Лароуз привык идти туда, куда велено, и делать то, что должен, ему иногда устраивали вот такие сюрпризы.