Луиза Эрдрих - Лароуз

Пока Нола была во дворе, Лароуз пошел на кухню и убрал самый большой кухонный нож. На следующий вечер он спустился в подвал, открыл принадлежащий Питеру ящик с инструментами и забрал из него острые разделочные ножи.

— Куда подевался мой кухонный нож? — спросила Нола на следующий день.

Никто не знал. Кроме Лароуза. Он оставил Ноле только безопасные ножи для чистки овощей. Небольшой садовой лопаткой Нолы он вырыл ямку рядом с местом, где была закопана кофейная банка, и похоронил в ней ножи, завернутые в кусок холста. В его голове созревал целый список.

Когда все ушли, Лароуз принес в дом алюминиевую стремянку и поставил ее рядом со шкафом, в котором хранились ружья. Он взобрался на лестницу, пошарил рукой на шкафу и на ощупь нашел место, где Питер хранил ключ. Он отклеил скотч, взял ключ, скрытый за декоративной лепниной, затем спустился и открыл дверцы оружейного шкафа. Все ружья, которые Питер держал заряженными, были закреплены на зубчатых стойках.

Лароуз сделал в точности так, как учил его Питер. Он достал ружье калибра 5,6 мм, держа его за ствол левой рукой и за ложе правой. Потом он три раза потянул затвор назад и вниз, подставляя правую руку, чтобы поймать выкатывающиеся патроны. Питер всегда заряжал оружие тремя патронами. Это было его правило. Если не можешь поразить цель тремя пулями, нечего стрелять вообще. Лароуз осторожно положил каждый патрон. Он передернул затвор несколько раз, заглянул в патронник, желая убедиться, что он пуст, и вернул «ремингтон» на место. Лароуз повторил те же действия с другими ружьями — прикасаясь особенно осторожно к тем, которые Питер любил больше других. Лароуз запер шкаф и поднялся по стремянке, чтобы приклеить ключ на прежнее место. Он положил патроны в водонепроницаемую стеклянную консервную банку — на тот случай, если бы ему когда-нибудь пришлось ими воспользоваться. Затем он убедился, что поставил оружие в шкаф в прежнем порядке и не оставил на стекле отпечатков пальцев. Потом Лароуз отправился закапывать банку в одном из многочисленных мест, где захоранивал опасные предметы. Он был доволен.

Лароуз избавился от пестицидов и крысиного яда, заменил таблетки, чрезмерная доза которых, по словам Мэгги, могла оказаться смертельной, на похожие на них витамины. Он выбросил все веревки, которые были повсюду. Особенно много их было в тайнике Питера, устроенном на случай конца света. Лароуз положил их в большой мешок с логотипом «Хефти» и бросил его в кузов пикапа, когда, как он знал, Питер должен был отвозить мусор на свалку. Заодно Лароуз выбросил две пары прочных кроссовок, купленных на вырост, которые Мэгги ненавидела.

Неделю спустя он проснулся с мыслью о кухонной плите. Имело ли значение, газовая она или электрическая? И почему, если человек засовывал голову внутрь, она его убивала? Эта опасность была, пожалуй, очень мала. Но как он мог забыть об отбеливателе! Это же яд, верно?

Лароуз вылез из постели и прокрался в прачечную. Он вылил содержимое бутылки с черепом и скрещенными костями в раковину и спрятал ее в гараже. Потом забрался обратно в кровать и крепко заснул.

Мэгги мучили кошмары. В огромных школах с бесконечными классными комнатами, на постоянно ветвящихся улицах бесконечных городов она пыталась найти пропавшую мать. Вздрогнув, она просыпалась, зная, что та оказалась в ловушке за какой-то запертой дверью или заблудилась на незнакомой улице, бродя по темному городу. Однажды ночью Мэгги провела насколько часов, обкусывая и сцарапывая с ногтей лак. На следующее утро ее лицо было покрыто светло-зелеными крапинами. Когда она спустилась завтракать, мать потрогала зеленую чешуйку на щеке дочери.

— Что это?

Мэгги не вышла из-за стола, не отвечая, и не вскипела оттого, что мать осмелилась коснуться ее лица и задать вопрос, как случилось бы прежде, а спокойно сказала:

— Лак для ногтей.

Нормальный, несаркастический ответ отозвался сладкой болью в раздираемом на части сердце Нолы. В этот момент она любила Мэгги всеми фибрами своей души. Нола отвернулась к разделочной доске и принялась пилить картошку стейковым ножом. Вещи продолжали исчезать. Они пропадали, она теряла их постоянно и забывала купить новые. Но эти проблемы были для нее не столь важны, как могло показаться. Они не были ключевыми. На самом деле они вообще не имели значения.

Каждый день после серого или голубого рассвета заспанный Холлис выходил из дома и шел к своей запыленной «мазде» цвета зеленой плесени. У автомобиля погнулось крыло, была помята дверь, и он обошелся новому хозяину в шестьсот долларов. На этой машине Холлис, Сноу, Джозетт и Кучи теперь ездили в школу по будням. По выходным Холлис отправлялся на ней на учебу в тренировочный центр Национальной гвардии. Они с Майком решили выбрать программу отложенного поступления — с предстоящей впоследствии боевой подготовкой. Так Холлис мог продолжить обучение в школе. А раз в месяц по выходным он в течение года должен был являться на занятия. После выпуска его ожидали базовая боевая и углубленная индивидуальная подготовка. Затем ему предстояло поступить на службу в Национальной гвардии — возможно, сапером. Он все еще не был уверен. Новая страница жизни означала бы, что пора собирать деньги на переезд, хотя покидать дом Айронов ему совсем не хотелось. Он был счастлив и на своем надувном матрасе. Даже несмотря на то что спина начинала касаться пола к середине ночи, ему нравились ложе, на котором он спал, и отведенный для него угол. Ему бы хотелось жить с Айронами и после школы, остаться у них навсегда. Помимо всего прочего, Холлис был вечно голоден. Эммалайн и девочки готовили сытное, вкусное рагу с большим количеством мяса, варили густой суп с кукурузой и картофелем, пекли лепешки. Опять же, ему не давала покоя искра давнего интереса, испытываемого к Джозетт. Она здóрово помогла ему с летним чтением и даже написала большую часть отчета о прочитанном. Он, наклонившись к ее плечу, смотрел, как уверенно бегают пальцы девушки по клавиатуре. Его глаза обычно светились, когда он видел ее, а иногда не просто светились, а пылали огнем.