Камила Шамси - Домашний огонь

– Знаешь, не обязательно во всем подчиняться, – сказала Аника во время такой ролевой игры. Младшая сестричка в неполные девятнадцать лет выбрала профессию юриста и знала уже все о своих правах – и ничего о том, сколь ненадежно ее положение в этом мире. – Например, тебя спросят о королеве, а ты ответишь: «Мне, уроженке Ближнего Востока, остается лишь восхищаться ее палитрой». Важно проявить самую чуточку презрения к этой процедуре.

Но Исма ответила иначе:

– Я глубоко восхищаюсь последовательностью, с какой ее величество исполняет свои обязанности.

И все же приятно было слышать в голове альтернативные ответы сестры, ее торжествующее «ха!», когда офицер задавал вопрос, который Аника предусмотрела и от которого Исма отмахнулась, вроде этого, о Великом состязании пекарей. Что ж, если ей не дали сесть на этот самолет и на следующий тоже не пустят, она вернется домой, к Анике. Половина ее души с самого начала хотела остаться. Насколько этого же хотела бы и Аника – труднее ответить. Она так настаивала, чтобы Исма не меняла своих планов, не отказывалась от Америки, а из самоотверженности или из жажды остаться без присмотра она этого требовала – в этом едва ли и сама Аника могла бы разобраться. А еще в мозгу что-то промелькнуло – мысль о Парвизе попыталась вырваться на поверхность, прежде чем ее подавил решительный, раз и навсегда, отказ думать о брате.

Наконец дверь снова открылась, и вошла знакомая женщина из службы безопасности. Наверное, ей поручено задавать вопросы о семье – те, на которые труднее всего отвечать, над которыми она больше всего работала в спарринге с сестрой.

– Сожалею, – не слишком убедительно произнесла женщина. – Пришлось ждать, пока в Америке проснутся и подтвердят вашу студенческую визу. Все в порядке. Держите.

Великодушным жестом она протянула Исме твердый бумажный прямоугольник. Посадочный талон на давно улетевший самолет.

Исма поднялась, неуверенно – ноги кололо и сводило, все это время она боялась пошевелить ими под столом, как бы ненароком не задеть сидевшего напротив офицера. Выкатывая из комнаты для допросов чемодан, она поблагодарила женщину, оставившую на ее белье отпечатки своих пальцев, и не позволила и капле сарказма просочиться в голос.

Мороз пребольно кусал за все обнаженные участки кожи, а затем проник и сквозь несколько слоев одежды. Исма запрокинула голову и втянула воздух ртом – губы тут же онемели, заныли зубы. У выхода из терминала сверкал в свете фонарей покрытый хрустящей коркой снег. Оставив чемодан у ног профессора Хайры Шах, которая проделала двухчасовой путь на машине через штат Массачусетс, чтобы встретить ее в аэропорту Логан, Исма подошла к сугробу на дальнем краю стоянки, сняла перчатки и прижала к снегу ладони. Поначалу снег противился прикосновению, затем поддался, пальцы зарылись в мягкий слой под коркой.

Исма слизала с ладони снег, во рту стало не так сухо. Женщина в отделе работы с клиентами аэропорта Хитроу – мусульманка – подобрала ей место на следующем рейсе, и доплачивать не пришлось. Всю дорогу Исма тревожилась из-за нового допроса, в Бостоне: уж там-то ее непременно либо задержат, либо посадят на обратный самолет, в Лондон. Но пограничник спросил только, где ей предстоит учиться, сказал что-то насчет университетской баскетбольной команды, чего Исма не поняла, но постаралась изобразить интерес, и дал отмашку. А потом, когда она вышла из зоны прибытия, – вот она, доктор Шах, наставница и спасительница, ничуть не изменившаяся со студенческих дней Исмы, разве что немного седины появилось в коротко постриженных темных волосах. Увидев, как Шах поднимает ладонь, приветствуя ее, Исма поняла, что чувствовали люди в прошлые столетия, выходя на палубу и видя протянутую навстречу руку статуи Свободы: мы добрались, с нами все будет в порядке. И пока пальцы окончательно не потеряли чувствительность, она набрала сообщение: «Добралась благополучно. Граница без проблем. Др Шах здесь. Что у тебя?»