Элизабет Страут - Когда все возможно

— Ненавижу детей! — Скрудж соскользнул по стене вниз и уселся прямо на полу, по-турецки скрестив ноги. Он был отнюдь не молод, и Абеля удивила его гибкость. — Они такие маленькие, шустрые и чересчур рассудительные. Вас, кажется, удивили мои слова?

— Все это вообще весьма удивительно… — Абель попытался изобразить улыбку, но Скрудж улыбаться и не думал, и Абель почувствовал, что во рту у него пересохло от волнения. — Послушайте, — предпринял он новую попытку, — мне очень жаль, но нельзя ли все же…

— Чего вам жаль?

— Ну, мне кажется…

— Вам жаль, что вы теряете время и вынуждены торчать в одном помещении с каким-то безумцем? Вы за это извиняетесь?

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы правы, я бы и впрямь хотел поскорее уйти, если вы сочтете…

— Я счел желательным для себя небольшой разговор с вами. Я ведь вам уже говорил об этом. Во-первых, мне хотелось бы вам сообщить, что я чрезвычайно устал от театра. Я и служить-то здесь стал только потому, что театр принимает всех, а это особенно важно, если ты родился гомосексуалистом да еще в те стародавние времена, когда мне довелось появиться на свет. Театр большой ложкой зачерпывает тебя вместе со всеми остальными и дарит ощущение принадлежности к некой общности — хотя ощущение это абсолютно фальшивое, да и вообще полная глупость. А во-вторых, я хотел бы признаться, что затемнение сегодня вечером в театре устроил именно я. Мне без труда удалось сделать это всего лишь с помощью мобильника, спрятанного под ночной рубашкой. Здесь же управление электронное, и скоро, знаете ли, с помощью одного-единственного телефона можно будет хоть во всей стране свет потушить. Но я точно следовал инструкции и, надо сказать, был весьма удивлен достигнутым результатом. Мне хотелось создать хаос, и я его создал. А вот рассказать об этом мне было некому, хоть я и был в высшей степени доволен собой. Впрочем, теперь мне эта победа кажется довольно бессмысленной.

— Вы это серьезно?

— Насчет бессмысленности моей победы?

— Насчет устроенного вами затемнения?

— Абсолютно. Просто жуть, как сказали бы дети. — Скрудж медленно покачал головой. И, как бы желая подчеркнуть смысл своих слов, направил на Абеля указательный палец. — Нам всем нужна аудитория. Разве интересно, когда мы что-то совершили, а никто даже не догадывается, чьих это рук дело? В таком случае, пожалуй, и огород городить не стоило, верно? — Его лицо вдруг осветила несколько удивленная улыбка. — Ну вот. Теперь я обо всем вам рассказал и вполне удовлетворен. Хотя, если честно, я получил несколько меньше удовольствия, чем ожидал. Но как же нам с вами теперь быть? Ведь вы, выйдя отсюда, немедленно сообщите обо всем в полицию или по меньшей мере жене своей расскажете, и вскоре Линк Маккензи станет еще большим посмешищем, чем прежде. И весь город с удовольствием будет наблюдать за его окончательным падением.

— Но я-то в вашем падении совершенно не заинтересован, — возразил Абель.

— Это пока. А завтра, возможно, будете заинтересованы. Или послезавтра.

— Нет, я заинтересован только в одном: поскорее вернуть моей маленькой внучке ее игрушечного пони.

Скрудж долго молчал, потом сказал:

— Это в высшей степени странно. Однако ваши слова буквально заставляют меня страдать от мук ревности. А вам, вероятно, хочется сейчас сказать: «Вот если бы у вас самого были внучата, мистер Эксцентричный театральный гомик, то вы бы поняли мои чувства», не так ли?

— У меня и в мыслях не было ничего подобного. То есть совсем. Я думал о Софии. О том, как она ждет возвращения своей лошадки. Надеюсь, ей все же удалось уснуть.

Скрудж нахмурился.

— София? Полагаю, эта крошка из обеспеченной семьи?

Абель чуть замешкался с ответом.

— Да, семья у нее вполне обеспеченная.

— А вы в ее возрасте тоже были из богатой семьи?

— Нет, наша семья даже отдаленно под подобное определение не подходила.

— Значит, вы разбогатели благодаря тяжкому труду?

Абель снова заколебался было, потом ответил:

— Да, я очень много работаю. И всегда очень много работал.

Скрудж хлопнул в ладоши.

— Ха! Пари держу, вы женились на богатой невесте! Не краснейте, старина. Это ужасно по-американски, но, с другой стороны, нормально и даже по-своему прекрасно. Вам совершенно нечего стыдиться. О, я, кажется, по-настоящему вас смутил? Тогда давайте поскорей сменим тему. Эта ваша София… Как вы думаете, ей тоже будет свойственно очень много работать? Меня, знаете ли, подобные вещи страшно интересуют. Я этим прямо-таки озабочен. Мне кажется, в наше время никому уже не свойственно ни тяжко трудиться, ни просто очень много работать. А уж нынешние дети… Я слышал, какой-то детсадовец получил золотую звезду всего лишь за то, что целую неделю вел себя хорошо, лучше всех остальных! Господи, мой дорогой, да вы же красный, как свекла!