Сергей Лебедев - Гусь Фриц

Наконец в конце сентября эскадра ушла из порта. Кирилл знал, что Арсений писал домой, но его письма из редких портов, где останавливались корабли, – англичане постарались, чтобы эскадру не снабжали углем, – не сохранились. Поэтому Кирилл восстанавливал то, что пережил прадед, по книгам, воспоминаниям и письмам моряков, служивших на «Князе Суворове» и других кораблях.

Гулльский инцидент – русские суда обстреляли английские рыбачьи лодки, в темноте приняв их за японские миноносцы; как японские суда могли оказаться в английских водах? Но разведка доносила о возможности диверсий, комендоры ждали у орудий… Кирилл читал отчет о происшествии: выпущены сотни снарядов, попали в свои же корабли, на одном из крейсеров убит судовой священник… Английская пресса назвала эскадру Рождественского fleet of lunatics; зловещее предзнаменование! Кирилл пытался понять, что чувствовали люди там, почему готовы были обмануться, приняв рыбацкие лоханки за боевые корабли, – и ощущал роковые предчувствия моряков, которые хотели, чтобы рок сбылся быстрее.

Первые сошедшие с ума – еще в Атлантике. Падение дисциплины. Поломки на судах.

И – второе зловещее предзнаменование, смысл которого был ясен только Кириллу, только столетие спустя.

Эскадра Рождественского бросила якорь в Ангра-Пеквене, у берега современной Намибии. Пополняли припасы, чинили механизмы. А в нескольких километрах был Акулий остров. Через несколько месяцев немецкие экспедиционные войска устроят там лагерь для пленных повстанцев из племени гереро – первый концлагерь XX века. Несколько тысяч человек умрут от истощения на голых камнях островка, лучше всякой проволоки охраняемого акулами. Немцы уже воевали с гереро, вытесняя племя в бесплодную пустыню, уже держали пленных в бараках в Ангра-Пеквене, заставляя их работать.

Они видели зло, но не узнали его, говорил себе потрясенный Кирилл. Они видели зло во младенчестве, еще только пробующим себя, еще не заматеревшим – и не уничтожили его.

Кирилл перечитывал письмо лейтенанта, служившего на «Князе Суворове».

«Пишу Вам из Ангры-Пеквены. <���…> Сегодня пришел пароход с немецкими войсками. Оказывается, англичане снабдили оружием и направили на немцев воинственное пограничное племя черномазых. Нечего сказать, любезные соседи! Бедные немцы только что справились с гереро, а тут опять готова неприятность.

В Габуне мы простояли до 18 ноября. <���…> Наше офицерство накупило на берегу множество попугаев, серых с красными хвостами; некоторые из них совершенно ручные.

19-го мы торжественно отпраздновали переход через экватор, по старым морским традициям. На корабль явился Нептун с супругой и огромной свитой всевозможной чертовщины допросить командира о причине нашего появления на экваторе и собрал изрядную дань чарками с господ офицеров. После этого всех не переходивших экватор поливали из пожарных шлангов и купали в огромной ванне, сделанной из целого брезента. Затем Нептун дал нам свободный пропуск, обещал благоприятные ветры и беспошлинное рыбное продовольствие. Весь праздник прошел очень мило».

Кирилл читал снова и снова.

«Племя черномазых»… «Бедные немцы только справились с гереро»… Попугаи, купленные офицерами. Праздник Нептуна.

Слепцы.

Кириллу казалось, что если бы кто-то из матросов и офицеров понял, что происходит, испытал сочувствие к несчастному племени, обреченному на смерть, – может, и судьба эскадры, тоже отправленной на смерть, сложилась бы иначе. Но ничье сердце не дрогнуло – и с этого момента эскадра была обречена.

А еще Кирилл думал про Арсения: что чувствовал он? Он, чьи сыновья и дочери погибнут от руки или по вине немецких солдат? Будут заморены голодом в Ленинграде? Что думал он, глядя на холмы Намибии? Придал ли значение отрывочным вестям с берега?

Кирилл чувствовал, что ответ – «нет». Арсений был занят врачеванием.

Кирилл думал о том, как трудно опознать новое зло. Ему еще нет имени, о нем судят в словах предшествующего жестокого века: разогнали племя черномазых …

А внутри этого, привычного, почитаемого неизбежным или оправданным зла зреют семена зла нового . Но это пока лишь семена, еще не имеющие нужной им почвы, которой только предстоит появиться. Они не слишком заметны: их сочтут в лучшем случае эксцессами, превышением полномочий, произволом командования. Им не прорасти повсеместно сей же час; старый мир не примет новое зло – не потому, что благочестив, а потому, что у него есть свое зло, сообразное эпохе. И зло новое будет скитаться, ища себе места, поселяясь в головах психопатов, в памфлетах радикалов, – пока старый мир не исчерпает себя и оно не взойдет, не вырастет в полную силу на его трупе, питаясь брожением распада.