Сергей Лебедев - Гусь Фриц

Арсений остался с отцом. Андреас, вероятно, хотел дать сыну урок, как управлять компанией и людьми. Но Арсений видел свое : жуткое тождество смерти в мордах коров и лицах людей; ее, смерти, неизбирательную силу, готовую, казалось, и отравить источники вод, и погасить жизнь внутри зерна. Видел погребальные костры, засыпанные известью ямы могильников, бесконечные ряды подвод с дровами, чтобы костры не угасали; видел облака копоти, застящие небо, и видел – чувствовал – незримые пути, которыми движется смерть, прорываясь карбункулами на коже.

Пред такой смертью было бессильно и воображаемое волшебство Бальтазара, склянки и порошки с пущинского чердака. И Арсений, не отрекаясь от наследства Бальтазара, стал воспринимать его не буквально, а как знак, указующий перст; повзрослел в две недели. Возвратившись домой, встретившись с дедом Густавом, Арсений произвел на родных обманное впечатление: Железный Густав решил, что мальчик воспринял отцовские уроки, внял наставлениям – и готов принять предназначенную ему семейственностью судьбу.

Железный Густав, сообразно своему юмору, решил пошутить, пригласил мальчика вытащить с полки любой из выпущенных к тому времени на русском томов Брокгауза и Ефрона, открыть на любой странице; и какую статью укажет палец, такому будущему и быть. Арсений едва не попал в «Металлургию», но все-таки указал на «Микроскоп». Густав истолковал это к своей пользе, дескать, будет изучать металлы, Арсений же – к своей. И, получив от Густава в подарок наилучший микроскоп, крепко стоящий на чугунных лапах, чтобы не дрогнул предметный столик, такой, какого, наверное, не было в медицинских лабораториях университетов, ушел в микроскопический мир, на несколько лет отрешась от мира большого – за исключением летних месяцев в Пуще, отданных общению с духами природы, с животными и растениями.

И Железный Густав, и Андреас проглядели Арсения, увлеченные тайными переговорами с министром путей сообщения Витте – или, что более вероятно, с переговорщиками от Витте, перекупавшего частные железные дороги в государственное пользование. А когда выяснилось, чем на самом деле увлечен единственный мужской отпрыск рода, было уже поздно спорить или переделывать: Арсений взрастил невеликий, но твердо знающий свои основы характер, не меняющийся под обстоятельства; тот характер, что проведет его сквозь две войны, убережет от кривого клинка, засапожного ножа, вощеной удавки, шрапнели, пули, осколка, чтобы с неизбежностью привести в пыточный подвал тридцать седьмого года.

Кирилла занимала эта временн а я годность характеров, их сообразность эпохам; тот факт, что спасительный в одном времени характер оказывается гибельным в другом. Он думал и о своем характере – каков он? Выходило, что спасительный: от бабушки и родителей Кирилл перенял мягкость, способность к одиночеству, опаску связываться с людьми, умение сохранять внутреннее достоинство, но не выступать открыто.

Арсений же, кажется, о самосохранении не думал. Уязвленный смертью, избравший ее в вечные враги, он оттого приобрел что-то солдатское. Если Бальтазар был врач и апостол, то Арсений вырастал как врач и воин; эти два понятия соединились в названии учебного заведения, которое он себе избрал: Императорская Военно-медицинская академия в Петербурге.

Сначала Кирилл предполагал, что Арсений, желая избавиться от опеки отца и деда, выбрал учебу на казенном коште и вдали от дома, от Москвы. А потом догадался, что Арсений еще и хотел связать себя офицерской присягой Императору, отодвигающей на второе место узы крови и узы семьи, переподчиняющей его государевой, а не родительской воле.

Арсений загодя сообщил отцу и Густаву, куда будет поступать. Наверное, можно было схитрить, молчать до последнего, зная, что старшие не одобрят поступок. Но Арсений словно не боялся давления отца, гнева деда, даже желал их – как испытания, долженствующего подтвердить, что путь избран верно. И получил испытание полной мерой: Густав, обманутый в своих надеждах, в запальчивости грозил лишить его наследства, твердил, что накажет строптивого мальчишку. А вот отец, кажется, что-то понял в характере сына. Если для Густава медицина была занятием вторичным, полезным, но не значительным, то Андреас помнил своего отца, Бальтазара, – и неожиданно взял сторону сына, причем нашел для Густава уместное объяснение: привел подсчет, сколько хирургических инструментов из стали высшей пробы заказывает армия каждый год и какую прибыль можно получить, если войти и на этот рынок.