Тамара Лисицкая - Идиотки

— Не буду я это есть! Отстань!

— Как это? А ты в зеркало на себя смотрела?

Лена сделала еще громче.

— Нет, подожди! — Ирочка нагло убрала звук. — Ты в зеркало на себя смотрела? Да или нет?

— Ира! Мне не до этого!

— Почему тебе до всех есть дело, кроме себя? Ты выглядишь как беременный бегемот! От тебя скоро люди начнут шарахаться! Ты скоро в дверь не пройдешь! Слышишь?

— Спасибо, Ира! Можно, я теперь посмотрю передачу, которую очень хочу посмотреть?

— Да ради Бога!

Ирочка гордо ушла. Потом так же гордо вернулась и забрала забытый пакетик с косметикой.

— Наташка?

— Кто здесь?

— Это я, Ромка! Не пугайся! Просто к тебе не пускали, пришлось окно искать… Хорошо, что на первом этаже, и форточка открыта! Ты меня слышишь?

Наташа приподнялась на постели, сморщилась от боли в поломанных ребрах.

— Слышу! Чего ты пришел?

— Просто так! Хотел узнать, как у тебя дела?

— Все хорошо! Уходи!

— Не бойся, меня тут никто не увидит! Я под подоконником! Ты меня видишь?

— Я не могу встать! Не вижу!

— Ну, и хорошо!.. Что доктора говорят?

— Ничего не говорят! Ромка! Иди домой!

— Уйду! Меня родители на час выпустили, ровно до института и обратно! Сказал им, что должен забрать партитуру…

— У меня тихий час!

— Мне уже сказали! Наташка!

Он вдруг замолк, как будто кого-то испугался. Странно. Стоит где-то в снегу под окном Ромка, разговаривает с форточкой…

— Я просто… Я хочу сказать, что я тебя понимаю, Наташка! Только ты не падай духом! Все пройдет! Ты все забудешь!

Ах, вот оно что… Пришел утешить, добрый мальчик…

— Да, спасибо! Теперь уходи!

— Ага, сейчас!

Снова молчит. Ну, что он там делает? Наташа занервничала. С той памятной ночи с ней стали случаться разные странные вещи. Прежде всего она стала бояться всего, что видела… В принципе об остальных изменениях в теле и психике можно было не говорить, они — только следствие…

Подумать только, она боялась… Ромки! Тонкого, пугливого Ромки, друга детства, маменькиного сынка, партнера по танцам. Ей вдруг показалось, что Ромка сейчас как-то очень жестко и страшно разобьет окно, ввалится в палату вместе с осколками и снегом, бросится к ней!

Она даже снова услышала хруст собственных ребер!

— Наташка!

— Что?

— Держись, Наташка! Я даже не знаю, зачем я все это тебе говорю… Я бы не решился никогда… Просто я хорошо знаю, что такое быть… белой вороной, что ли… Не таким, как все… Это очень трудно… Ты же знаешь, я бы ни за что вечером не вышел из дома без необходимости, но сейчас я должен был что-то такое тебе сказать… Даже не знаю, что…

Знал, не договаривал… Что не договаривал? Наташино сердце билось громко-громко, она посматривала на дверь, за которой лениво трепалась по телефону дежурная медсестра. Сейчас Ромка скажет что-нибудь кошмарное, вроде: «Это я был тогда ночью. Прости меня, Наташа…».

Ирочка гневно скрипела снегом, шепотом ругала корову Ленку за ее дурацкие взгляды и пинала пустую банку из-под пива.

И вдруг прямо перед ней на дороге вырос кошелек. Темный, не слишком толстый, но кошелек! Она остановилась и огляделась. Знаем мы эти шуточки. Сидит где-нибудь малолетний козел и хихикает, ждет, когда прохожий клюнет. А потом дернет за веревочку.

Но время шло, кошелек не дергали и Ирочка решилась. Она быстро наклонилась, схватила его и шустро пошла дальше. Ниточек не было, уже хорошо.

Потом радость поутихла, она помяла кошелек в кармане и подумала, что там, скорее всего, ничего нет. Иначе не выбросили бы.

Но в кошелке оказалась целая стопка разноцветных белорусских «зайцев», причем не только зайцев… Волки, лоси, бобры — весь звериный ассортимент!

Ирочка на глазок взвесила сумму, потом повертела головой. Вон такси стоят. Они-то и нужны.

— Шеф! — весело крикнула она в первую же машину. — Сколько будет стоить нанять тебя на пару часов покататься?

— Смотря куда кататься! — отозвался водитель.

Оказалось, что он молод и довольно симпатичен. Ирочка уселась рядом.

— Отдаю все, — она положила кошелек на его колено. — Только чур дашь мне порулить!

Водитель пару секунд взвешивал все «за» и «против». Потом велел плотнее закрыть дверь. Приключение начинается.

Лена пыталась сконцентрироваться после ухода Ирочки на главном событии дня — на Листьеве… Но не могла. И от того, что так легко оказалось сбить ее с правильного, глубокого пути, ей сделалось еще хуже.

Ну, почему так мерзко все? Ведь была такая искренняя светлая грусть, никаких примесей, только боль потери и жгучий страх при мысли о том, КАК он умирал… Какая была бездна скорби, просветляющей и делающей взрослее — жестче, циничнее, но взрослее. Лена просто вдыхала эту скорбь большими глотками, и это было как язычество, будто душа убитого журналиста на секундочку заглядывала в нее… А потом пришла Ирка и все испортила.