Тамара Лисицкая - Идиотки

— Ненавижу таких больных чуваков! Их самих надо лечить, блин!

— …Так страшно…

— Да бывает и пострашнее!

По проспекту гуляют парочки.

За стенами больницы все настолько другое, что с трудом верится. Хорошо, что существует другая жизнь, надо как-то найти кратчайший путь и вернуться в нее.

— А знаешь, я так долго привыкала к тому, что проспект теперь называется Скорины, а не Ленина. А сейчас нравится.

— А с чего это ты долго привыкала? Вы ж еще совсем мелкие были, когда его переименовали!

— Ну и что! Я все отлично помню!

Переезд на Партизанский открыт, не нужно пропускать бесконечный поезд.

— А как себя чувствует Илона? Как малыш? Скоро уже?

— Слушай, не надо, а?

— Хорошо…

Сергей нахмурился, потом закурил, вынув огонь откуда-то из тела машины. На секунду заалела раскаленная дыра, потом Сергей вставил прикуриватель обратно.

— Я собираюсь развестись.

— Развестись?! Почему?

— Мы очень разные. Она живет своей жизнью, я — своей.

— А ребенок?

— А ребенка пока нет.

— Но ведь будет!

— Ну, будет! И что ж теперь? Все перечеркивать? Илона — девочка самостоятельная, состоятельная, ей только ребенка для полного счастья и не хватает.

— А… а кто тогда писал в твоем пейджере «целую»?

— Ну, не Илона! — Сергей довольно улыбнулся. — Так, девочка одна, холостяцкое утешение… Дурочка, но стройненькая, ласковая блондиночка, живет рядом со спортзалом — все удобства. Что еще надо для здорового тела?

Вот он как… Странно, но мысль об этой стройненькой ласковой довольно неприятна. Надо ее гнать, и без того хватает поводов.

— А ты разве не хочешь детей?

— Не знаю. Пока я больше хочу, чтобы отменили подоходный налог.

Уже приехали. Лена посидела минуту, думая, что сказать.

— Мне тридцать лет, — неожиданно сообщил Сергей. — И я уже умею разбираться в девушках. Второй раз на Илоне я бы не женился… Привет кошке. Звони, если что…

— Сергей!

— Ну?

— А что за подлость? Что за подлость была в спортзале? Я и так спать не смогу, буду думать о маме. Не заставляй меня еще и об этой таинственной гадости думать!

Сергей засмеялся.

— Да ничего там такого страшного нет! Ну, просто не сможешь ходить недельку после такой интенсивной первой тренировки, вот и все! Посиди часок в горячей ванне, станет легче. Ладно, я поехал. Пока.

В растерянной квартире по смятым коврикам бродила одинокая Мурка и отчаянно орала. Первым делом Лена кое-как прибралась, потом открыла кран в ванной, чтобы набиралась горячая. Потом взяла трубку, чтобы позвонить Сергею и поблагодарить. Но позвонила Костику и рассказала о маме.

После выступления Наташа пулей полетела в рабочую зону, отыскала комок своей одежды, с солдатской скоростью ее натянула, придерживая рукой чудесную сотенную бумажку в кармане.

— Эй, красавица! Притормози!

Гарик. Наташа пригнулась, чтобы проскользнуть сбоку и под его локтем.

— Погодь! Дай выразить благодарность!

— Не надо!

— Еще как надо! Шеф писает кипятком! Требует свидания. Хочу тебе сказать, что шеф у нас — очень завидный кавалер. Соглашайся, обеспечишь себя на пару лет вперед!

Наташа посмотрела на часы в холле. Одиннадцать.

— Мне пора, пусти.

— Да я не держу!.. Э, так а ты что, даже про завтрашнее утро меня не спросишь?

— Мне ничего не надо.

— Вот, блин, принципиальные девушки пошли! Как тебя зовут хоть?

— Никак.

Она выбежала на служебную лестницу, скатилась вниз, потом припустила на полной скорости темными дворами к метро. Ее, наконец, отпустило, можно было подумать и ужаснуться. Тому, насколько пусто стало под ребрами и какой жгучей смесью стыда и страха заполняется это пространство.

Она не помнила, как ехала, хотя помнила, что старательно прятала глаза. Не помнила, где и на что пересаживалась. Надо было быстрее добраться до дома, отдать матери сотню, потом лечь под душ и утонуть. А другого исхода быть не может, когда девяносто процентов кожи поражены отпечатками пальцев сладострастного Шефа.

— Наташа!

И опять пришлось шарахнуться! Ну, сколько это может продолжаться?

— Извини, я без предупреждения!

Она бросилась бежать, но ее догнали, схватили, обняли, подняли на руки.

— Отпусти! — орала Наташа, отбиваясь каждой вакуолью. — Отпустиии!

— Да не кричи так! Это же я! Я!

— Отпууустиии!

Наконец ее оставили в покое. Наташа отскочила, выставила вперед ладони, прикрываясь от удара.

— Да это же я! Яковлев! Яковлев, слышишь?