Вячеслав Прах - Нежность

– Я – мужчина. И моему телу свойственно восторгаться женской красотой против моей собственной воли, – честно признался юноша и тут же захотел провалиться сквозь землю от своих слов. «Зачем я ей это сказал? Она теперь ни за что не пригласит меня в свою постель», – подумал про себя он.

– Это лучший комплимент из всех, что мне когда-либо делали, – засмеялась молодая девушка, которая была старше своего спутника на девять лет, которая не чувствовала разницы в возрасте между ними, которая не замечала его недостатков.

Она приподнялась на носочках и обхватила его шею руками, сделав вид, что не заметила неловкой ситуации, возникшей между ними в то мгновение. А затем отпустила и предложила Вячеславу прогуляться до Дворцовой площади.

Ляля показывала Вячеславу Екатерининский сад, когда они прогуливались по сонному, тихому проспекту. Показывала дом Зингера, рассказав занятную историю о том, как его архитектор обошел указ, который не позволял строить здания выше карниза Зимнего дворца.

– Над шестью этажами и мансардой, – рассказывала увлеченно Ляля, – он возвел башню, увенчанную стеклянным глобусом, создав иллюзию высотности, но не нарушив данный указ и не затмив ею купола Казанского собора. Так и появилось легендарное здание Зингера.

Их дорога до Дворцовой заняла около двадцати минут.

За это время жительница культурной столицы успела показать своему гостю Спаса на Крови, Казанский собор и даже улицу, на которой расположена самая вкусная пышечная в городе.

– Вот мы и на Дворцовой, – сказала с гордостью девушка, восхищаясь главной площадью Петербурга, величественным Эрмитажем. – «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» – с выражением произнесла Ляля, показывая Вячеславу ту самую, знаменитую Александровскую колонну.

– Петербург – самый красивый город из всех, что мне довелось посетить, – сказал с трепетом юноша.

– Это так, Вячеслав, – с пониманием и полной поддержкой разделила его ощущения Ляля.

– Хотите, я вам задам вопрос, ответ на который обязан знать каждый петербуржец?

– Хочу.

– Что велел привозить с собой Петр I людям, приезжающим в Петербург?

– Может быть, дадите мне небольшую подсказку? Список перевозимого настолько широк.

– Хорошо. Это материал, без которого сложно было бы построить город!

Вячеслав задумался.

– Может быть, песок?

– Неправильно. Садитесь, двойка! Петр I велел людям привозить камни.

– Я только хотел сказать…

– Конечно!

– Правда! Я думал, что камни.

– А как вы думаете, сколько камней нужно было привезти одному человеку?

– Думаю, килограмма два, не меньше.

– Всего один камень, – снисходительно и спокойно сказала девушка. – Если в город въезжали на тележке, то не меньше трех. С людей, которые не привозили с собой в город камни, взимали крупный по меркам того времени штраф.

– Вот как.

– Да! Вы, наверное, замерзли?

– Немного.

– Пойдемте тогда домой, на Литейный. Обойдем Эрмитаж и вернемся обратно через Марсово поле. Кстати, в Париже тоже есть Марсово поле…

Ляля отогрела своего гостя горячим чаем с чабрецом и самыми теплыми словами.

– Казалось, погода не такая уж и плохая. Десять градусов тепла, а холод достает аж до костей. Удивительный город…

– Удивительный – вы, Вячеслав.

– Почему это? – с радостными глазами улыбнулся юноша.

– Потому что вы меня поцеловали в первый день нашего знакомства, а на третий день стесняетесь мне сообщить, что хотели бы остаться еще на несколько дней.

– А можно?

– Без «можно». Помните?

– Помню.

Ляля сидела на расстоянии вытянутой руки от юноши в своем красивом бирюзовом платье. Юноша потянулся к ней, обхватил аккуратно своей правой рукой ее голову, ее волосы, приблизил ее губы к своим губам. И пригубил! И приглушил, не утоляя полностью свою жажду, не выпивая до дна, а смакуя лишь каплю. Ее губы – это яд со вкусом меда. Он готов был умереть в муках, лишь бы на губах осталось то сладкое послевкусие ее холодных губ.

– Я не смогу без вас, Ляля… – вскрикнул юноша так отчаянно, словно ее решили оторвать от его кожи, словно она – это сон, который больше никогда не повторится.

– Не плачьте, – утешила она голубоглазого мальчишку, который склонил свою горячую голову к ее коленям. Она гладила его волосы, не позволяя себе самой заплакать. Ляля в последние годы научилась быть черствой, лишь бы не показывать свою слабость. Никому! – Все будет хорошо, – говорила она юному писателю, который исписал все ее колени своей мокрой, теплой душой.