Мария Метлицкая - В тихом городке у моря

– Я же рак, стихия водная, и без воды не могу. Да просто искупаться и походить по лесу, полежать под соснами, вдыхая их смолистый горьковатый запах.

Она обрадовалась:

– А я – рыба!

И оказалось, что и ее любимым временем препровождения были лесные прогулки и купание. Удивились совпадению и, смущенные, замолчали. Рядом с ним, в десяти сантиметрах, не больше, сидела прекрасная молодая женщина. А он медлил, не решаясь взять ее руку. «Как пацан, ей-богу, и чего я робею?»

Рука ее оказалась легкой, почти невесомой, прохладной и гладкой. И чуть-чуть напряженной. Иван посмотрел ей в глаза, осторожно дотронулся до ее волос, удивившись их пышной легкости, и наконец поцеловал. Что он испытал? Это были странные чувства. Она нравилась ему, но той бешеной страсти, которая накрыла его с Лизой, точно не было. Не было и обычного нетерпеливого возбуждения. Нежность, умиление, теплота – странное чувство, будто он целует ребенка, сестру.

Они снова гуляли по улицам, и он пытался быть веселым, легким и остроумным кавалером и собеседником. Впрочем, говорил один он – Марина молчала, смущение и напряженность никуда не исчезли ни у него, ни у нее.

Домой вернулись поздно, почти в час ночи, и их, к счастью, никто не встречал – домашние спали. Иван захотел чаю, и Марина, не поднимая на него глаз, быстро и ловко накрыла на стол и села напротив. Он взял ее за руку и полушепотом стал говорил, что она прекрасна и ей давно надо перестать смущаться и принимать это как данность. Она залилась нежным румянцем, смутилась еще больше и молча кивнула, пытаясь согласиться со сказанным.

На следующий вечер ее дома не было, зато была Нонна, смотревшая на него как-то странно – с ожиданием, что ли? Или ему так казалось?

– Какие планы на выходные? – осторожно спросила она.

Он разозлился на этот невинный вопрос и едко спросил:

– А что, билетов в театр больше не предвидится? Ну или хотя бы в кино?

– Ваня! – Нонна посмотрела ему прямо в глаза. – Я ведь не плету интриг, ты знаешь, это не про меня. И ничего не делаю специально. А то, что я хорошо к тебе отношусь, так ты и сам знаешь. А Маринка… Да, я была бы рада, даже больше скажу – счастлива, если бы у вас все получилось. Ну уж прости за мою откровенность. Повлиять на это я не могу. Получится – хорошо. Не получится – никто не виноват. Я права? А вот осуждать меня… Это зря, Ваня. Она моя дочь, и я за нее беспокоюсь, потому что все про нее понимаю. Ты мне как сын – слишком дорого дался. – Нонна улыбнулась. – Так в чем же мое преступление?

Иван сделал усилие, чтобы заговорить:

– Нонна Сергеевна, все так. Я все понимаю, поверьте! Осуждать вас? Нет, никогда! Да я вам жизнью обязан! – Он задохнулся от волнения, подошел к окну. – Я материал отработанный, вот в чем проблема. И там, внутри, – он постучал себя по груди, – ничего нет, понимаете? Пустота. Пустыня. Ничего не осталось. Все выжжено и загажено, как на мусорной свалке. И сильно смердит. Зачем я Марине, такой юной, чистой, чудесной? Зачем? Что я могу ей дать? Только измучаю, только заставлю страдать. Чем могу отплатить, чем ответить? Нет, я не готов, извините. И я считаю, что должен был вам это сказать. И дело не в ней, лучше Марины я не видел и не встречал. Дело во мне, и только во мне. Я инвалид, калека, и не только физический, но и моральный, вы понимаете? Простите. – И вышел из кухни.

Он собирал свои вещи. Да что там собирать, ерунда. Все, что он скопил, помещалось в небольшой чемодан. Вышел в коридор. Нонна по-прежнему сидела на кухне. Услышав его шаги, повернулась:

– Уходишь?

Ивану показалось, что она не удивилась.

– Ухожу. Спасибо вам. За все. Низкий поклон. И еще раз простите.

– Счастливо. И очень надеюсь, что у тебя все получится, Ваня. Все сложится и образуется. Удачи тебе.

В горле застрял колючий комок. Ничего не ответив, он вышел. Он не имеет права врать этим людям, давать им ложную надежду, вторгаться в их жизнь.

«На вокзал, – решил Иван, – в Москву. На могилу к деду и бабке. К Леньке. А там… Разберемся. Да, разберемся!»

Было тоскливо и горько, но он понимал, что сделал все правильно. Прощай, Питер! Прощай. Прощевай, как говаривал дед.

В Москву? На родину, говоришь? А кто тебя там, на родине, ждет? Кто обрадуется тебе? Кто приютит и обогреет тебя? Разве там, на твоей родине, в твоем родном городе, есть такое место и такие люди? Есть те, кто поможет тебе?

В Москве было прохладно – хорошая погода как всегда «застряла» в Ленинграде. Бабка, когда слушала метеосводки, всегда говорила: