Мария Метлицкая - В тихом городке у моря

Была она высокой, немного сутулой, словно стыдилась своего роста. Но лицо ее, тонкое и нежное, было прекрасным. При взгляде на нее вспоминались женщины Средневековья – бледные, рыжеватые, с чистым и высоким лбом и печальным, смущенным взглядом.

В Марининой комнате стояла точно такая же этажерка, какая была у его бабки, – темного дерева, с фигурными балясинками, шаткая и кривоватая. На этажерке стояли Маринины книги. Ему стало любопытно, что читает Марина, и он попросил разрешения что-нибудь выбрать себе.

Она покраснела, опустила глаза и пробормотала:

– Да, да, конечно. Но вряд ли вы найдете что-то интересное для себя. Там женская литература.

Иван усмехнулся – кажется, таких девушек уже не осталось. Но книги были знакомые – Гюго, Мопассан, Мериме, Чехов, Бунин, Куприн. Какая там женская литература?

Он вытащил коричневый томик Бунина. И принялся листать любимые «Темные аллеи». Марина увидела, что он выбрал, и покраснела еще сильнее.

Иван не собирался задерживаться в этом чудесном и теплом доме, злоупотреблять гостеприимством Нонны и ее родных – ждал ответа от Машки Велижанской, которой позвонил по приезде в Ленинград. Машка охала с полчаса, сокрушалась и непременно обещала помочь с работой – подключить «влиятельного», по ее словам, нового мужа.

А как быть с жильем, Иван не волновался. Будет работа – будет зарплата. А будет зарплата – он снимет комнату. Пусть на окраине, на большее наверняка не хватит, пусть за городом, все равно. Только бы срослось с работой. А там поглядим – посмотрим!

Но Машка не звонила, и тогда позвонил он сам. Она тянула и, казалось, уже пожалела, что что-то пообещала – объясняла причины, и эти причины, надо сказать, были весьма уважительны. Однако время шло, и Иван все больше тяготился своим пребыванием в Ноннином доме.

Умница Нонна сделала еще одно огромное дело – помогла с оформлением инвалидности. Пенсия ему полагалась совсем небольшая, но лучше так, чем никак.

Он, разумеется, старался быть хоть чем-то полезным – ездил с Анной Станиславовной на Кировский рынок, законопатил на зиму дырявые рамы, подклеил отвалившуюся плитку в ванной, починил вечно текущий кран.

– Вот она, жизнь при мужике! – говорила Нонна. – Как мы отвыкли!

Марина краснела, бледнела и вылетала из комнаты, бросив на мать укоризненный взгляд. А он тоже смущался от этих слов, ища в них второй, тайный, смысл.

Ну и понял все окончательно, когда Нонна принесла билеты в Мариинку:

– Сходите с Маринкой!

– А вы? – спросил он.

– Ваня! Я так устаю! Какой мне театр? Да еще после работы! Будний же день, о чем ты? Я мечтаю об одном – прийти домой и вытянуть ноги.

Все так, все чистая правда, с работы она возвращалась замученная и почти надорванная. Но… «Сватает, – подумал Иван. – Вот и корысть. Нет, Нонна чудесный человек, человек высшей пробы. И скорее всего, приютила бы меня и без этого. Или нет? Или этот план возник потом? Кто его знает». Но было понятно, что парня у Марины нет – слишком скромна, слишком замкнута, слишком стеснительна. Но Иван? Зачем он им? Безработный инвалид, без жилья и работы? Хорош женишок! Или на безрыбье и рак рыба?

Конечно, он Нонне не отказал. Как откажешь, невежливо. В конце концов, он ей был обязан не только приютом, но и жизнью.

В театре он исподтишка поглядывал на Марину. А ведь хороша! Пушистые, с золотистым отливом волосы. Белая кожа с нежным румянцем, длинные темные ресницы. Прелестная женщина – тонкая, нежная, чувствительная – из тех, кого не отметишь и не заметишь сразу, незаметная, неброская, но, когда обратишь внимание, глаз не отведешь, так хороша.

В тот вечер Иван впервые посмотрел на Марину другим взглядом – заинтересованным, мужским. Нет, она не волновала его как мужчину, но ему было приятно находиться возле нее, слышать ее тихий, успокаивающий голос, тонкий запах ее духов и волос и чувствовать ее волнение и смущение.

Чистая девочка. Прозрачная и понятная. Такая не способна на подлости и предательство. Такая будет вечно любить. Но дело не в ней, с ней все понятно. Он. Дело тут в нем и только в нем.

Стоял апрель, и на улице было неожиданно для Ленинграда тепло. В воздухе отчетливо пахло весной. Они молча шли по улице, разговаривать ни о чем не хотелось.

Наверное, ему надо было пригласить ее в кафе, но, увы, не было денег. Можно посидеть в парке – погода располагала. Так и сделали – в Катькином саду сели на скамейку.

Обсудили спектакль, поговорили о какой-то ерунде вроде неожиданно ранней весны и предположительно жаркого лета. Иван сказал, что мечтает поехать в Репино, соскучился по воде: