Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Надо держать в уме, что он пришел в индустрию развлечений скорее из-за интереса к объективам и свету. Большинство режиссеров артхауса, кажется, со временем все больше уходят в абстракцию. А с ним все наоборот. Но самое прикольное у него – очень абстрактное. Эти сережки из настоящей меди? Ты можешь носить настоящую медь?

Вопрос.

Надо держать в уме, что его школой были старые артхаусные режиссеры, которые ко времени его съемок уже были «ne pas a la mode» [254] Не в моде (фр.). , и не просто Ланг, Брессон да Дерен, но и антинововолновые абстракционисты вроде Фрэмптон, чудил-канашек вроде Годбо, антиконфлюэнциальных режиссеров вроде Дика и братьев Сноу, по которым не просто плакала тихая комната с мягкими стенами, но и которые нарочно отставали от времени, снимая неповоротливые артхаусные фильмы про фильмы, и сознание, и бытие, и преломление, и стазис, и тому подобное. Самые красивые женщины, что я встречал, жаловались мне, что если носят настоящую медь, то у них на мочках остается зеленый зудящий налет. В общем, академики на пожизненном контракте и критики, которые подняли на знамена как реальный новый авангард этот новый ортохроматический Неореализм рубежа веков, отрабатывали свой контракт, разнося в пух и прах и Дика, и Годбо, и невероятных братьев Сноу, и Аиста в придачу за то, что они стараются быть авангардом, хотя они скорее нарочно старались быть апрегардом. Я так до конца и не понял, что значит «ортохроматический», но это была очень модная штука. Но Чокнутый Аист постоянно рассуждал про интенциональный атавизм, ретроградизм и стазис. Плюс академики, которые ненавидели его, также ненавидели искусственные мизансцены и игры со светотенью, а у Аиста был настоящий фетиш на странные объективы и светотень.

После того как вышла «Медуза и Одалиска», и «Прикол», и гомотеоретики киноистеблишмента зажимали носы и хмыкали, что Инканденца все еще замаран неразвлекательным формализмом с самоотсылками и нереалистичной абстракцией из прошлого века, через какое-то время Сам, Аист, в своем прогрессирующем сумасшествии, решил отмстить. Спланировал он все в больнице Маклина, которая в Белмонте, где у Самого чуть ли не своя зарезервированная палата была, к тому времени. Он придумал жанр, который считал предельным Неореализмом, и упросил пару киножурналов опубликовать его какие-то манифестовые провозгласительные штуки про это дело, и подговорил Дюкетта из МТИ и пару других академиков помоложе, которые были в теме, начать ссылаться и писать заметки в журналы и альманахи, и рассказывать на артвыставках, и в авангардных кинотеатрах, и на кинопремьерах, запускать сарафанное радио – в общем, поднять на знамена некое новое движение, которое они назвали Найденная Драма – предположительно, предел Неореализма, который они объявили, типа, будущим драмы и кинематографа, и т. п.

Потому что, я думаю, если тебе нравятся штучки из меди и ацтекские солнышки, в Темпе есть одно местечко, где я знаком с владельцем, и у него есть невероятная медная ювелирка, которую можно попросить посмотреть. Моя теория – нужна невероятная естественная кожа, чтобы носить металлы понедрагоценнее, хотя, может, дело просто в какой-то аллергии – какие-то женщины реагируют, какие-то нет.

Вопрос.

– Что такое Найденная Драма – и надо держать в уме, что Дюкетт и критик из Брандейса, Познер, что ли, которые участвовали в этом отмщении, – каждый получил гигантский грант, а Чокнутый Аист где-то отхватил два маленьких гранта, чтобы ездить по стране по аспирантурам киноведения и давать напыщенные смертельно серьезные лекции по этой самой Найденной Драме, а потом Асит и пара критиков возвращались домой в Бостон, и валялись, пьяные, и выдумывали новые теоретические лекции по Найденной Драме, и хохотали, и смеялись, пока не становилось заметно, что Самому опять пора в клинику.

Вопрос.

Что-то вроде семейного прозвища. Мы с Хэлом звали его Сам или Грустный Аист. Маман первая придумала звать его «Сам», кажется, это что-то канадское. Хэл в основном говорил «Сам». Бог знает, как его звал Марио. Кто знает. Я говорю – «Чокнутый», «Чокнутый Аист».

Вопрос.

Нет, понимаешь, вообще не было никаких картриджей или образцов Найденной Драмы. Это все прикол. Все, что было, – ты и пара подпевал, вроде Лита и Дюкетта, брали телефонную книгу метрополии Бостона, вырывали из «Белых страниц» случайную страницу, пришпиливали к стенке, а потом Аист бросал в нее дротик. В страницу. И в какое имя попадал, тот и становился субъектом Найденной Драмы. И что происходит за следующие час-полтора с протагонистом с именем, в которое ты попал дротиком, – и есть Драма. А когда полтора часа проходят, ты идешь квасить с критиками, которые с хохотом поздравляют тебя с достижением пределов в Неореализме.