Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– И те тоже?

Снова повисла тишина. За закрытыми дверями в разных тональностях рыдали два разных человека. На втором этаже кто-то смыл в туалете. Один из плачущих почти ревел белугой, на каких-то нечеловеческих частотах. Кто из юношей ЭТА это был или за какой дверью за изгибом стены, сказать было невозможно.

Тьма опять почесал затылок, не двигая головой. Его руки едва ли не светились на фоне черных рукавов.

– Пошли, значить, три статистика на утиную охоту, – начал он. Запнулся. – Они тип статистики по профессии.

– Пока что все понимаю.

– И вот они, значить, пошли на уток охотиться, и залегли в грязи в засидке, шоб охотиться, в броднях да шляпах, с крутейшими «Винчестерами» с картечью и тэ дэ. И крякают в такой казу, в который охотники на охоте крякают.

– Манок, – сказал я.

– Ну вот да, – Стайс попытался кивнуть, не отрывая лба от стекла. – И, значить, вылетает прямо над ними утка.

– Дичь. Цель их экспедиции.

– Точняк, весь их урезон и прочая, и вот они целятся, чтобы расхерачить шлюхину дочь в пух и потроха, – сказал Стайс. – И вот, значить, первый статистик, он наводит свой «Винч» и херачит, и отдачей его жопой прям в грязюку, и но он промазал, – они видят, низковато взял. И ну тада второй статистик, целится и стреляет, и тож шлепает на жопу – у этих «Винчей» отдача будь здоров, – и второй на жопу шлеп, от выстрела, и они видят, что он взял высоковато.

– Также промахнулся.

– Промахнулся, потому что взял высоковато. На что тада третьего статистика охватывает, знач, категорическая радость, он скачет козликом и вопит: «Она наша, мужики, мы ее сделали!»

Кто-то закричал во сне, а кто-то другой рявкнул, чтобы потише. Я даже не притворялся, что мне смешно. Стайс, кажется, этого и не ждал. Он пожал плечами, не двигая головой. Его лоб ни разу не оторвался от холодного стекла.

Я молча стоял рядом со стаканом НАСА с зубной щеткой и глядел в верхнюю половину окна над головой Стайса. Снегопад был сильным и казался шелковым. Зеленый брезент павильона у Восточных кортов зловеще просел, белый логотип «Гаторейд» – неразличим. Там кто-то был, не под укрытием павильона, а на трибуне за восточными Шоу-кортами, откинувшись, с локтями на одном ряду, задом – на втором и ногами – на третьем, не двигаясь, в чем-то достаточно пухлом и ярком, чтобы оказаться курткой, но заметаемый снегом, просто сидел. Пол или возраст определить было невозможно. Шпили бруклайнских церквей темнели по мере того, как небо за ними светлело. Начало рассвета сквозь метель напоминало лунный свет. Несколько людей на авеню Содружества чистили скребками лобовые стекла автомобилей. Силуэты их были темные, крошечные и размытые; ряд занесенных машин на авеню напоминал череду иглу, какую-то эскимосскую типовую застройку. В середине ноября еще никогда так не мело. Покрытый снегом поезд «Б» полз на холм, как белый слизняк. Казалось очевидным, что скоро метро начнет отменять маршруты. Из-за снега и холодной зари все казалось каким-то засахаренным. Опускная решетка между дорогой и парковкой была наполовину поднята – наверное, чтобы не замерзла закрытой. Я не мог разглядеть, кто сейчас в будке привратника. Привратники приходили и уходили, большинство – из «дома на полпути» «Эннет-Хаус», где они «реабилитируются». Два флага на флагштоке замерзли в расправленном состоянии, не развевались, а с трудом поворачивались на ветру из стороны в сторону, словно люди в шейных корсетах. Почтовый ящик для физической почты ЭТА у опускной решетки отрастил снежный ирокез. Весь пейзаж был пронизан неописуемым пафосом. Из-за затуманившего стекло дыхания Стайса я не видел ничего ближе почтового ящика и Восточных кортов. По периметру вокруг пятна дыхания Стайса свет начинал преломляться в цвета.

– Этот анехдот Шахту в Черепном фонде рассказал какой-то чувак из БУ с прост ужасной лицевой болью, – сказал Стайс.

– Темнотень, я не буду ходить вокруг да около и спрошу прямо.

– Это анехдот про статистику. Надо знать всякие-разные медианы, средние и моды.

– До меня дошло, Орт. Мой вопрос – зачем ты прижимаешься лбом к стеклу, если из-за дыхания тебе ничего не видно. Что ты пытаешься разглядеть? И разве лбу не холодно, как бы?

Стайс не кивнул. Снова по-конски фыркнул. У него всегда было лицо толстяка на стройном теле спортивного юноши. Я раньше не замечал, что на его правой щеке есть странная капелька дополнительной кожи, как бы кожа с претензией на родинку. Он произнес:

– Лобу нехолодно уж пару часов как, с тех пор как я перестал его чуйствовать.