Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

– Я Идентифицируюсь с каждым словом, Рами. О боже, что я сейчас сказала?

– И у нас, наша швейцарская сельская местность очень пересеченная. Fauteuil, ее трудно толкать в высь многих холмов, а потом жать тормоза во всю мочь, чтобы сохранить себя от неуправляемого полета в подошву холма.

– Иногда и с ходьбой не лучше.

– Катерина, я, говоря английски, чах. Я лишен ног, швейцарской чести, лидеров, что будут драться за истину. Я не живу, Катерина. Я качу от лыжной базы до таверны, пью с высокой частотой, одинок, мечтаю о смерти, замкнутый внутри боли в сердце. Я мечтаю о смерти, но не имею куража причинить себе смерть. Я дважды хочу скатиться с обрыва высокого швейцарского холма, но не могу понудить себя. Я проклинаю себя за робость и inutile. Я качу по дорогам в надеждах быть сбитым транспортом кого-либо другого, но в последнюю минуту скатываюсь с пути транспорта на автомагистралях, ибо неспособен принять смерть. Чем более во мне боли, тем более я внутри меня и не могу принять смерть, думаю я. Я чувствую, что окован цепями в клетке меня, благодаря боли. Не в силах интересоваться или выбирать что-либо извне клетки. Не в силах видеть что-либо или чувствовать что-либо извне боли.

– Черное колышущееся парусное крыло. Я так Идентифицируюсь, что это даже не смешно.

– Моя история о том, как однажды на вершине холма, куда я в хмельном виде трудился много минут, чтобы закатиться на хребет, глядя понад склоном, я вижу далеко внизу у подошвы маленькую сгорбленную женщину в том, что я принимаю за металлическую шляпу, предпринимающую попытку пересечь Швейцарскую Провинциальную автомагистраль у подошвы холма, посреди Провинциальной магистрали, эту женщину, застывшую и в состоянии ужаса взиравшую на один из ненавистных длинных и блестящих многоколесых грузовиков наших бумажных захватчиков, который надвигался на нее во весь опор, торопясь осквернить какую-либо новую часть швейцарских земель.

– В таком, типа, швейцарском металлическом шлеме? И что, она улепетывает с проезжей части?

– Она застыла, вкопанная ужасом грузовика, – идентично и я был неподвижен и вкопан ужасом изнутри, не в силах пошевельнуться, словно один из многих лосей Швейцарии, вкопанный видом фар одного из многих лесонесущих грузовиков Швейцарии. Солнечный свет бешено бликует на ее металлической шляпе, когда она трясет головой в ужасе и охватывает – пардон, но свой женский бюст, словно ее сердце вот-вот разорвется в ужасе.

– А ты думаешь: ну охренеть теперь, прекрасно, как раз не хватало очередного кошмара, который придется бессильно наблюдать, чтобы потом мучиться от боли.

– Но великий дар этого раза сегодня на вершине холма над Провинциальной автомагистралью в том, что я не думаю про себя. Я не знаю или люблю эту женщину, но без раздумий я снимаюсь с тормоза, и я качу вниз к низу холма, едва ли не погибая на неоднократных колдобинах и ухабах склона, и, как мы говорим в Швейцарии, я schussch с достаточной скоростью, чтобы настичь мою жену, и смести ее в кресло, и катить поперек Провинциальной автомагистрали на насыпь впереди прямо перед передом грузовика, который не изволил медлить.

– А чтоб меня три раза перекосоебило. Ты выкарабкался из клинической депрессии с помощью гребаного геройства.

– Мы катились и кувырнулись по насыпи на противной стороне автомагистрали, благодаря чему кресло опрокинулось и ушибло одну из принадлежащих мне культей, и сбило прочь тяжелую металлическую шляпу женщины.

– Мать твою, Рами, ты спас человеческую жизнь. Да я б левое яйцо отдала за шанс так выкарабкаться из-под тени крыла, Рами.

– Ты не видишь картину. Это замершая в кошмаре женщина, она спасла мою жизнь. Ибо это спасло мою жизнь. Этот момент разорвал мои оковы учахания, Катерина. Мимолетно и без единой мысли я был допущен выбрать нечто более важное, чем раздумия про мою жизнь. Ею, она допустила этому случиться без раздумий. Она одним ударом разбила оковы клетки боли о моих половине тела и нации. Когда я заполз назад в fauteuil и выпрямил опрокинутое fauteuil ровно, и снова утвердился в нем, я осознал, что боль внутри меня более не болит. Так я стал взрослый. Мне было дозволено оставить боль от собственной утраты и боли на вершине Мон-Папино Швейцарии.

– Потому что ты вдруг увидел девушку без металлической шляпы, и на тебя нахлынула страсть, и ты так влюбился, что вы тут же женились и покатились вместе в з…

– Она не имела черепа, та женщина. Позже я узнаю, что она из числа первых швейцарских детей юго-западной Швейцарии, которым выпало родиться без черепа, из-за отходчивых токсинов от вторжения врага на бумаге. Без содержания в металлической шляпе ее голова свисала с плеч, как недонадутый воздушный шар или пустой мешок, очи и ротовая полость сильно растянулись на лице, а из ротовой полости испускались звуки, которые было тяжко слушать.