Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Второй спикер от Группы «Продвинутые основы», чье имя Гейтли не разобрал из-за громкого «Здравствуй» зрителей, но инициал которого – И., мужик еще огромнее, чем Джон Л., ирландец с грин-картой в фетровой кепке, толстовке «Шинн Фейн» и брюхом как мешок с мукой, но и вполне заметной задницей, чтобы уравновесить брюхо, делится своим переживанием надежды, перечисляя, что приобрел, когда последовал своему решению Прийти, заткнуть бутылку, завернуть флакон с гидрохлоридом фентермина 136и бросить дальнобоить по 96 часов кряду в состоянии химического психоза. Вознаграждение за воздержание, подчеркивает он, было более чем духовное. Только в бостонских АА можно услышать, как пятидесятилетний иммигрант разливается соловьем о первом твердом испражнении во взрослой жизни.

– Мня страсть как поносило всю сызнательную жизню. Нах слали в сральниках всех стоянок отсюдыть и до Ньорка. Епт, без б, в родном толкане обои снизу аж кучерявились. Но однажды короч… До гроба не забуду. Эт, знач, неделя, как я значок в стольник получил. Три месяца ни капли. Сижу, знач, дома в комнате задумчивости, да. Ну, короч, тужусь, как обычно, ниче такова… и вдруг аж прибалдел. Плеск такой, я уж думал – лопатник в очко проеб, пушт не приык к плескам. Вот вам крест, думал, лопатник. Ну и нагибаюсь промеж колен, зырю чо, в темноте-то, и глазам не верю. И, люди добрые, аж перед парашей на колени бухнулси и ну реально зырить. С любовью зырить, сечете? И, тарищи, не в словах описать, какая то была красотень. В хезнике-то говно плаает. Реальное говно, диситыльна. Твердое, по краям закрухленное, хнутое слихка. Его будт… на заводе слабали и ко мне поклали, а не плеснули. И вид такой, как Бох велел шоб было. Тарищи, у таво говна чуть ли не пульс билси. И тама, на коленях, я вазблаарил Вышшие Силы, кторые предпачаю звать Всесильным Бохом, и с тех пор все блаарю и блаарю Вышшие Силы, утром, днем и вечером, а в доме неизвеснава архитекра – уж завсехда. – красное кожаное лицо мужика весь его рассказ сияет. Гейтли и остальные белофлаговцы катаются от хохота, – говно с пульсом, ода твердому стулу; но беспросветные глаза некоторых трясущихся позади новичков ширятся в одной им понятной Идентификации и возможной надежде, они не смеют и вообразить… Послание донесено.

Самое главнейшее достоинство Гейтли как сотрудника с проживанием в Эннет-Хаусе – не считая размера, который не стоит так просто списывать со счетов в месте, где нужно поддерживать порядок среди новоприбывших с отходняком, еще в Отмене, с вращающимися глазами, как у перепуганной коровы, с сережкой в веке и татуировкой «Рожден быть неприятным», – не считая того, что его руки размером с отрубы говядины, какие редко видишь где-то кроме крюков мясника, – в общем, его большой плюс вот в чем: он умеет передать собственный опыт, как сперва ненавидел АА, новеньким жильцам Хауса, которые ненавидят АА и терпеть не могут, когда их заставляют ходить, сидеть на пороносовой близости и слушать вечер за вечером левую неправдоподобную клишированную чушь. АА правда кажутся какими-то левыми, сперва, а иногда и есть левые, рассказывает Гейтли новым жильцам, и говорит, что ни в коем случае не ожидает, будто они поверят ему на слово, будто если они достаточно отчаянные и жалкие, чтобы какое-то время вопреки здравому смыслу Держаться, то АА обязательно помогут. Но, говорит, он зато откроет самое прекрасное в АА: тебя никто не выгонит. Если ты Пришел, так Пришел. Никого не выгоняют, ни за что. А значит, можно говорить что угодно. Рассказывай про твердое говно сколько влезет. Агрегатное состояние говна – это еще цветочки. Гейтли говорит, что руку дает на отсечение, у новых жильцов Эннет-Хауса не получится стереть улыбки с лиц бостонских аашников. Невозможно, говорит он. Этот народ уже наслушался. Энурез. Импотенция. Приапизм. Онанизм. Фонтанирующее недержание. Автокастрация. Сложные параноические галлюцинации, самая грандиознейшая мегаломания, коммунизм, крайний бирчизм, национал-социалистский бундизм, нервные срывы, содомия, скотоложство, растления дочерей, признания в любых уровнях неприличия. Копрофилия и – фагия. Да блин, личная предпочитаемая Высшая Сила четырехлетнего белофлаговца Гленна К. – Сатана. Ну да, никто в «Белом Флаге» Гленна К. не жалует, и надвинутый капюшон, макияж и канделябр, который он с собой таскает, вызывают недовольство, но Гленн К. все равно останется членом ровно столько, сколько сам захочет Держаться.

Так что говорите что хотите, предлагает Гейтли. Отправляйтесь на Собрание для новичков в 19:30, поднимите трясущуюся граблю и расскажите все правду без прикрас. Что в голову придет. Валяйте. Этим утром Гейтли, сразу после обязательной утренней медитации, рассказывал новенькому одержимому татушками плюгавенькому Юэллу, который какой-то юрист, с гипертоническим румянцем и белой бородкой, рассказывал, как он, Гейтли, значительно воспрял духом после 30 дней трезвости, когда обнаружил, что на Собрании новичков можно поднять здоровенную граблю и во всеуслышанье заявить, как же он ненавидит эту левую аашную чушь про благодарность, и покорность, и чудеса, и как же он это все ненавидит и считает, что это бред сивой кобылы, и аашников ненавидит, и все они самовлюбленные самодовольные дебилы, и говноеды с этими своими лоботомированными улыбочками и левыми телячьими нежностями, и как он им всем желает невероятно жестокого зла во всех красках техниколора, – Гейтли стоял и плевался ядом, мокрогубый и красноухий, напрашивался, чтобы его выгнали, специально выбешивал аашников, чтобы дали ему пенделя, и он бы вернулся в ЭннетХаус, и сказал бы калеке Пэт Монтесян и своему консультанту Эухенио М. в лицо, что в АА ему дали пенделя, как его умоляли искренне раскрыть душу, и ну пожалуйста, он искренне и раскрыл по самое не балуй, а лыбящиеся лицемеры потрясали кулаками и прогнали его на фиг… и ну, в общем, яд так и хлестал гейзерами на собраниях, и но как он обнаружил, ветераны-белофлаговцы всей Группой, пока он, типа, вслух желал им зла, только и делали, что яростно кивали в сопереживающей Идентификации и раздражающе подбадривали, выкрикивая: «Приходи еще!», а один-два флаговца со средними количествами трезвой жизни подходили после собрания и говорили, как славно, что он поделился, и бляха-муха, как же они сегодня Идентифицировались на славу и разделили его глубочайшие искренние чувства, и как он им услужил, подарив реальный опыт типа «А-когда-то-мы-сами», потому что теперь они вспомнили, что чувствовали себя в точности как Гейтли, когда Пришли впервые, – только, признавались втайне они, им-то не хватало духу честно поделиться этим с Группой, – и вот так они неправдоподобно и безумно перевернули все вверх ногами, и Гейтли чувствовал себя какимто героем АА, гением ядовитого духа, одновременно разочарованным и ликующим, а прежде чем пожелать ему оревуаров и попросить возвращаться, каждый обязательно записывал свой телефонный номер на корешке лотерейного билета – телефонные номера, по которым Гейтли и не подумал бы звонить (о чем с ними говорить-то?), но которые вдруг оказалось просто приятно иметь при себе в кошельке, просто носить с собой, просто на случай мало ли чего; и еще плюс, может, после собрания, где Гейтли разливал яд, к нему медленно подползал бочком, как краб, один из стариков энфилдцев-белофлаговцев с геологическими количествами трезвой жизни в АА, перекрученным больным стариковским телом и чистыми ярко-белыми глазами, и тянулся похлопать по огромному вспотевшему плечу, и говорил с надтреснутым фремитическим хрипом курильщика, что «ну, ты хотя бы задорный засранец, поддал нам жару», и что «ну, может, все у тебя будет как надо, Дон Г., всякое может быть, ты только Приходи Еще, и, если интересно послушать совет от человека, который наверняка за день выжирал столько, сколько ты-то за всю жизнь не выпил, попробуй просто тихо посидеть на собраниях, и вынуть бананы из ушей, и забить их в рот, и заткнуться на хрен, и послушать в кои-то веки, хоть раз, наверно, в своей жизни по-настоящему послушать, и тогда-то, может быть, все у тебя будет как надо»; и вот они не предлагали телефонные номера – только не настоящие старики, – и Гейтли знает, что надо наступать на горло своей гордости и самому ртом просить номера больных угрюмых спокойных старожилов «Белого Флага» – «Крокодилов», как их зовут белофлаговцы помладше, потому что перекрученные старики обычно сбиваются вместе с отвратительными, похожими на какашки сигарами в углу кафетерия «Провидента» под глянцевой фотографией 16 х 20 крокодилов или аллигаторов, греющихся на солнышке на каком-то буйно-зеленом бережку, на которой кто-то в шутку, где только доля шутки, снизу фломастером начеркал легендарную надпись «Угол стариканов», и эти старики сбиваются под ней, крутят зеленые сигары в кривых пальцах и говорят, не раскрывая рта полностью, на какие-то совершенно таинственные темы, доступные только давним трезвенникам. Гейтли как бы даже побаивается этих аашных стариков во фланелевых рубахах с варикозными носами и седыми ежиками, коричневыми зубами и прохладным лукавым одобрением во взгляде, чувствует себя третьеразрядным дубиной-охотником племени в присутствии невозмутимых вождей, которые правят по какому-то негласному шаманскому праву 137, и так что он, конечно, их ненавидит, Крокодилов, из-за того, что побаивается, но, как ни странно, с удовольствием сидит в том же большом кафетерии дома престарелых, что и они, и смотрит в том же направлении, что и они, каждое воскресенье, а чуть позже обнаруживает, что ему даже нравится кататься самое большее на 30 км/ч в их идеально отлаженных седанах 25-летней давности, когда его стали брать на Служения «Белого флага» в другие Группы бостонских АА. В итоге он даже прислушивается к немногословному предложению и начинает сам выходить и рассказывать свою личную страшную историю публично, из-за кафедры, вместе с другими членами «Белого Флага» – Группой, в которую он нехотя наконец официально вступил. Так и надо поступать, если ты новенький, обладаешь так называемым Даром Отчаяния и готов на любые мучения, лишь бы вести трезвый образ жизни, – официально вступаешь в Группу, вписываешь имя и дни трезвости в официальный список секретаря Группы и лично близко знакомишься с остальными членами Группы, и по-талисмански хранишь их номера в кошельке; и – самое главное – Проявляешь Активность в Группе, что здесь, в бостонских АА Гейтли, значит не просто мыть затоптанные полы после «Отче наш», и варить кофе, и вычищать пепельницы от окурков и мерзких мокрых от слюны обрубков сигар, но и регулярно появляться в обычные вечерние часы в обычном притоне «Группы Белого Флага» – «Элит ой (неон в букве «Н» не горит) Закусочной» по соседству с «Пончиками Стива» в Энфилдском Центре, – появляешься и выпиваешь зубогубительные литры кофе, и затем залезаешь в отлаженные седаны Крокодилов, подвески которых просаживаются под весом Гейтли, и едешь, с глазами, пустыми от кофеина, сигарного дыма и ангста из-за публичных выступлений, в какую-нибудь лоуэлльскую Группу «Радости жизни», или чарльзтаунскую Группу «Закрытой бутылки», или в бриджуотерский государственный вытрезвитель, или конкордскую тюрьму, и, кроме одного-двух других бледных новичков с пустыми глазами и «Даром крайнего Отчаяния», в этих машинах в основном только Крокодилы с геологическими эпохами трезвой жизни – это в основном мужики, которые посещают «Белый Флаг» десятилетиями и до сих пор выезжают на каждое запланированное Служение, каждый раз, надежные как смерть, и даже когда по Спонтанному играют «Келтикс», они все равно выходят на дорогу по зову Служения, не устают Проявлять бешеную Активность в Группе; и Крокодилы в машине советуют Гейтли вовсе не считать совпадение долгого воздержания и бешено неустанной Активности в АА совпадением. Их шеи сзади изрезаны складками. Крокодилы спереди смотрят в зеркало заднего вида, щурятся своими мешковатыми ярко-белыми глазами на Гейтли с другими ребятами на перекошенном заднем сиденье и говорят, что не пересказать, сколько они повидали новичков, которые Приходили, а потом их снова засасывало Туда, ненадолго Приходили в АА, и Держались, и набирали немного времени трезвой жизни, и все становилось получше, в плане головы и по жизни, а через какое-то время потерянные новенькие наглели, решали, что уже «Выздоровели», и вдруг засиживались за новой работой, которую нашли благодаря трезвости, а может, покупали сезонный абонемент на «Келтикс», или по-новому открывали для себя трах и трахались напропалую (эти сушеные, заскорузлые, беззубые, совершенно постсексуальные пни реально говорили «трахаться»), но так или иначе несчастные наглые бестолковые новенькие засранцы постепенно откалывались от бешеной Активности в Группе, а потом и от самой Группы, а потом малопомалу вообще от собраний АА, а затем, без защиты собраний или