Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

То, что Орин за всю свою жизнь ни разу не пинал мяч любой формы до этого поворотного момента, стало незапланированным и какимто трогательным откровением, которое тронуло Джоэль ван Дайн куда сильнее, чем статус или рекорды времени мяча в полете.

И но в этот самый миг, когда изо ртов повыпадали свистки, а люди тыкали пальцами, и под тем самым зеленым и подернутым дымкой разбрызгивателей взглядом Орин открыл для себя в американском футболе новую нишу и новую морковку. Карьера в Шоу, которую он и не мечтал спланировать. Вскоре он уже посылал мяч на 60 ярдов без помех, упражняясь на поле наедине с ассистентом спецкоманд – мечтательным человеком с «Голуазом» во рту, который применял метафоры с небом и полетом и называл Орина «эфебом» – телефонный звонок тайком младшему брату показал, что Орин напрасно переживал, и это не оскорбление. На вторую неделю О. бил на 65 ярдов – по-прежнему без снэпов [86] Передача мяча от центра назад. или помех, – с чистым и безупречным ритмом, с пугающе тотальной концентрацией на взаимодействии между ногой и кожаным яйцом. На третью неделю его уже не отвлекали и десять бешеных гипофизных великанов, которые бушевали, пока он принимал снэп и делал шаг вперед среди хрюка, хруста и мясистых шлепов межличностных контактов, с пофигистичной походкой санитаров, которые вышли тогда на поле и ушли, когда отсвистели свистки. Его отвели в сторонку и извинились за колкость насчет пустого мешка, а также объяснили – с цитатами из правил, – что физический контакт с пантером запрещается драконовски и карается колоссальным ярдажом и потерей мяча. Шансы услышать на поле винтовочный треск отныне бесполезной ноги экс-пантера – один к миллиону, заверили его. Старший тренер позволил Орину подслушать, как он сообщил защите, что любой несчастный, кто хоть пальцем тронет нового звездного мастера пантов команды, после игры может не останавливаться до самого южного туннеля, выхода со стадиона и ближайшей остановки с общественным транспортом до какого-нибудь другого учебно-спортивного заведения.

Очевидно, начинался футбольный сезон. Прохлада, все полумертвое, горящие листья, горячий шоколад, енотовые шубы, жонглирование в перерыве игры и нечто под названием «Волна». Толпы экспоненциально больше и демонстративней, чем на теннисных турнирах. Хозяева – SUNY-«Буффало» [87] Университет штата Нью-Йорк. , Хозяева – Сиракузы, команда Бостонского колледжа, команда Род-Айленда, Хозяева – презренные «Минитмены» УМ-Амхерст [88] Университет Массачусетса Амхерст. . В среднем Орин выбивал 69 ярдов и не собирался останавливаться на достигнутом, глаза не отрывались от стимула блестящего жезла и такой увесистой спортивной морковки, какой он не видал с четырнадцати лет. Он посылал мяч все лучше и лучше, а его удар – танцевальная комбинация движений и переносов веса не менее сложная и точная, чем кик-подача, – становился все машинальней, и он чувствовал, как от постоянного и мощного панта растягиваются сухожилия и аддукторы – левая бутса зависала ровно в 90° относительно земли, колено к носу, канкан-удар в гуле толпы таком бешеном и полном, что будто выдавливал воздух со стадиона, – один бессловесный оргазмический вопль, что поднимается и создает вакуум, засасывающий за собой мяч в небеса, – кожаное яйцо, уменьшающееся в идеальной спирали, словно в погоне за ревом толпы, который оно же и вызывало.

К Хэллоуину его контроль над мячом стал не хуже дальности удара. Не случайно ассистент спецкоманд называл его удар «прикосновением». Помните, что футбольное поле – по сути, неестественно вытянутый теннисный травяной корт, и что белые линии под сложными углами так же обозначают тактику и движения, саму возможность игры. И Орина Инканденцу, у которого всю жизнь были посредственные обводящие удары, Штитт обвинял в том, что тот попал в зависимость от слишком частых свечей, выработанных в качестве компенсации. Как и равно слабый в обводящих повелитель Эсхатона Майкл Пемулис после него, Орин строил свою ограниченную игру вокруг сверхъестественной свечи, а это, понятно, просто парабола над оппонентом, которая в идеале приземляется ровнехонько у задней черты и которую трудно принять и вернуть. Герхарду Штитту, Делинту и их депрессивным проректорам понадобилось просидеть за попкорном без масла всего один картридж одной игры БУ, чтобы понять, как же Орин отыскал свою нишу в большом спорте. Орин до сих пор только «бийт свеча», заметил Штитт, иллюстрируя указкой и несколько раз перематывая четвертый даун, только теперь ногой, «бийт пант», и теперь еще с десятком ребят из бронированной и налитой тестостероном массовки, вместо Орина реагирующей на ответ, который выдумывает оппонент; Штитт утверждал, что Орин в этой гротескно физической и собственнической американской игре случайно наткнулся на способ легитимизировать ту же самую зависимость от всего одного удара, которая не давала ему развить смелость развивать слабые места, а эта неготовность рискнуть временной неудачей и слабостью ради пользы в будущем и была главным гербицидом для теннисной морковки Орина Инканденцы. Пубертатность-шмибертатность – а настоящую причину выгорания в теннисе Штитт понял. Штитту энергично поддакивали и массово игнорировали во время просмотра в Комнате отдыха. Позже Штитт сказал Делинту, что у него сразу несколько очень нехороших предчувствий о будущем Орина, в глубине души.