Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Ему протянули рогатку и несколько камней. Дети стояли рядом молча, они замерли от любопытства, хотя и не верили, что у него что-то получится. Он вложил в рогатку острый камень, остальные сунул в карман. Поднял с земли щепотку песка и подбросил ее в воздух, определяя силу и направление ветра. Укрепил потверже свой костыль и с силой на него оперся. И все это время его глаза неотрывно следили за антилопами, которые неслись вскачь где-то уже далеко. Он достал из кармана камни и попросил Муриуки держать их на раскрытых ладонях. Прижал пальцем нижнюю губу и начал издавать какие-то звуки, заставившие антилоп повернуть в его сторону. Но, увидев людей, они снова повернулись было в нерешительности и теперь стояли боком к Абдулле. Он прищурил один глаз и натянул резину. Все произошло быстро, точно в сказке. Они не успевали следить за Абдуллой, который снова и снова перезаряжал рогатку, не видели, как летят камни, — слышали только, как они свистят в воздухе. Потом увидели, как две антилопы, одна за другой, высоко подпрыгнули, упали на землю и забились в судорогах. Люди не верили своим глазам. Мунира, Карега, Нжугуна и дети побежали в поле. Там лежали две антилопы с перебитыми ногами. А дальше все было просто.

Абдулла стоял не двигаясь, не меняя позы; в глазах жителей Илморога он превратился теперь в некое сверхъестественное, неведомое им существо. Неподвижный, словно бог равнины, он смотрел на далекие горы, которые в течение многих лет были его домом. Он все еще вспоминал Оле Масаи и отчаянную, роковую попытку их группы взять в плен солдат гарнизона в Накуру и снова завладеть инициативой, временно потерянной после того, как Дедан Кимати попал в плен. Даже вражеские газеты вынуждены были признать, что их план был разработан умно и смело. Глаза его сверкали. Он протер их тыльной стороной ладони и бросил рогатку на землю.

В этот вечер илморогцы устроили пир. Впоследствии они еще долго вспоминали это событие и рассказывали о нем как о самом радостном из того, что им довелось пережить во время похода в город. Дети играли вокруг костра, взрослые сидели группами, беседовали, вспоминали былые времена. Нжугуна посмеивался над Ньякиньей: он говорил, что это были не антилопы, а козы, одичавшие из-за того, что женщины плохо за ними присматривали.

Мунира, лежа на спине, считал звезды и чувствовал, что он освободился от постоянно преследовавшего его ощущения, что он живет в стороне от событий. В его голове рождалось множество вопросов, в частности о Кареге. Рядом с ним ему всегда было не по себе, и он до сих пор не знал, как к нему относиться. Может быть, им удастся объясниться во время похода. Ему хотелось и с Ванджей поговорить по душам. Он надеялся, что они вновь начнут с того же места, в котором оборвалась связавшая их ниточка, тем более что оба они теперь пережили нечто почти одинаковое: испытание огнем и страхом. Не перст ли судьбы в этом почти полном совпадении выпавших на их долю страданий? Однако он чувствовал, что она все дальше ускользает от него. Куда же? Он следил за ней, но, кажется, у нее ни с кем не установилось каких-либо особых отношений. Она всегда удивляла его резкими сменами настроения, открывала все новые и новые стороны своей натуры. Больше всего его поражало ее умение рассказывать о том, что с ней случилось, своего рода горестными притчами, голос ее завораживал слушателя, и в конце концов слушатель крепко привязывался к ее жизни, к ее судьбе.

Мунира прислушался к разговору Абдуллы и Ньякиньи. Как мог он не заметить прежде, что скрывается за внешней оболочкой этого человека? Сейчас Мунира, как и все другие, стал свидетелем необыкновенного расцвета человеческих способностей, который всех их объединил так, словно каждый обнаружил и в себе частицу Абдуллы. Ванджа, сидевшая за спиной Ньякиньи и Абдуллы, была особенно счастлива: она всегда подозревала, что с простреленной ногой Абдуллы связана какая-то история. Теперь это уже не искалеченная йога, а знак доблести, навсегда запечатленный на теле этого человека. Она слушала рассказ об Оле Масаи, о трагической попытке партизан захватить гарнизон в Накуру. Сердце Нжогу трепетало от гордости. Ведь он всегда стыдился того, что его дочь рожала детей от индийца. Илморогцы и раньше слышали про Оле Масаи, но теперь о нем рассказывал человек, знавший его лично. Нжогу не сомневался, что Оле Масаи стал героем потому, что в нем восторжествовала черная кровь. Одним словом, то была ночь великих открытий, в том числе и для Абдуллы, который не представлял себе раньше, что волею судеб он будет торговать в той самой лавке, в которой некогда торговал отец Оле Масаи. Теперь он понял смысл скептических замечаний Нжогу, когда в первый раз спросил его про эту лавку. А Ванджа пыталась нарисовать в своем воображении образ этого индийского купца, частично признавшего свою жену-африканку и сына, которого она ему родила. Она подумала, что в другое время и при других обстоятельствах никого бы не заинтересовало, кто на ком женился и кто с кем спал, но вдруг вспомнила свои мытарства в городе и усомнилась в этом. Тем временем беседа приняла новый оборот, который заинтересовал ее, и не только ее. Даже дети оставили свои игры и сели послушать, что отвечает их новый герой, которого Карега расспрашивал о Кимати. Наконец-то он расскажет то, о чем так долго не хотел говорить. Все замолчали и не сводили глаз с Абдуллы. Он не стал упрямиться, голос его звучал обыденно тихо.