Ван Мэн - Средний возраст

В начале 1981 года Фэн Цзицай опубликовал открытое письмо писателю Лю Синьу, предлагая обратиться к «описанию жизни людей». Призыв Фэн Цзицая нам может показаться банальным, но нельзя не учесть, что в китайской литературе предшествующего периода роль героя была сведена почти на нет, герой был только винтиком в большой государственной машине, он не имел права на личную судьбу, а должен был лишь беспрекословно претворять в жизнь спущенные сверху лозунги. Картина жизни современного Китая складывается из произведений разных писателей, у каждого из которых есть свои темы, свои жизненные наблюдения.

Немало споров вызывает сейчас творчество Ван Мэна. Он родился в Пекине в 1934 году, начал увлекаться литературой в школьные годы. Еще до Освобождения он установил связи с подпольщиками-коммунистами и стал принимать участие в революционной деятельности. В 1948 году, когда ему не было еще и четырнадцати, он вступает в КПК и занимает различные должности в Коммунистическом союзе молодежи Китая. В 1955 году Ван Мэн публикует отрывки из своего романа о жизни школьников — «Да здравствует молодость!», который, однако, в полном виде вышел лишь в 1978 году. В 1956 году появляется рассказ Ван Мэна «Новичок в орготделе» [3] См. сборник «Люди и оборотни». М., «Прогресс», 1981. — правдивое повествование о горящем энтузиазмом юноше, попадающем на работу в один из пекинских райкомов. Думая увидеть там людей, с которых следует «делать жизнь», он сталкивается с формальным отношением к делу, равнодушием, скрываемым за трафаретными высокими фразами, эгоистическими устремлениями. Рассказ резко выделялся на общем фоне литературы того времени своим реализмом. Он вызвал бурную дискуссию, а уже в следующем 1957 году, когда началась кампания борьбы с «правыми», Ван Мэн был зачислен в «правые элементы», исключен из партии и сослан в деревню под Пекином на пять лет для занятий крестьянским трудом. В 1962 году он возвращается в город и начинает преподавать на филологическом факультете Пекинского пединститута, но уже в следующем году его переводят в далекий Синьцзян, где он служит в местном отделении Объединения работников литературы и искусства, а потом вновь отправляют в деревню в качестве помощника бригадира народной коммуны, где он проводит восемь лет. В 1973 году Ван Мэн, изучивший за эти годы уйгурский язык, попадает на работу в отдел культуры Синьцзян-Уйгурского автономного района и начинает заниматься переводами. Только в 1979 году Ван Мэн был возвращен в родной Пекин. Биография его, которую мы постарались изложить достаточно подробно, не является исключением, такая же судьба в конце 50-х годов постигла и талантливых писателей старшего поколения Ай Цина, Дин Лин и некоторых других — их имена хорошо известны у нас в стране.

Вернувшись к писательскому труду, Ван Мэн активно включился в тот поток литературы, который стали называть в Китае «литературой шрамов и слез», то есть литературы обличительной. В 1979 году Ван Мэн публикует повесть с необычным названием «Були». Молодые читатели, увидев это название, думали, что «Були» — это имя героя или какое-то неведомое иностранное слово. Люди старшего поколения знали, что «Були» — это китайское сокращение слов «С большевистским приветом». Выражение это было забыто в Китае едва ли случайно, ведь те, кто пользовались им, в подавляющем большинстве оказались в ссылках, школах перевоспитания.

Вслед за повестью «С большевистским приветом» появилась другая, «Мотылек» [4] Русск. пер. см. в сборнике «Человек и его тень». М., «Молодая гвардия», 1983. — история партийного работника, слепо верившего в непогрешимость спускаемых сверху установок и легко творящего расправу над людьми, а потом оказывающегося в том же самом положении свергнутого, оплеванного и сосланного в деревню на физический труд бывшего кадрового работника. Небольшая повесть «Чалый», как и «Крик» Фэн Цзицая, — это рассказ о незавидной судьбе китайского интеллигента — на сей раз музыканта, сосланного в далекие пограничные районы провинции Синьцзян, то есть в те края, где отбывал ссылку Ван Мэн. В повести, как это обычно для прозы Ван Мэна последних лет, нет четкого сюжета, едва ли можно считать сюжетом движение героя, едущего по делам службы в горы к пастухам-казахам на своем захудалом, чалом коне; это описание коня, всадника, его дум, переживаний, мыслей, обрывков мыслей — вплоть до каких-то подсознательных видений или мечтаний о красоте жизни. Героя повести зовут Цао Цяньли. Цао — одна из обычных китайских фамилий, Цяньли — имя. У китайцев всего около 400 фамилий, но нет стандартных, как у нас, имен. Имя каждый раз придумывают родители. Цяньли значит «тысяча верст». Это обычное в китайском фольклоре определение сказочного скакуна — «тысячеверстный скакун». С таким конем принято сравнивать и человека, обладающего незаурядным талантом. Сколько горькой иронии скрыто в том, что талантливый человек по имени Тысячеверстный ездит на самом никчемном коняге, хуже которого нет в народной коммуне. А разве не нелепо то, что музыкант, человек с университетским образованием, могущий услаждать своим искусством народ, прозябает на посту учетчика большой бригады. Чтобы не рассказывать подробно биографию своего героя, автор вставляет в текст повествования его анкету — прием необычный, но помогающий читателю сразу же представить жизненный путь героя и одновременно сложную историю Китая 50—70-х годов, когда бурные политические кампании и чистки сменяли одна другую. Образ Цао Цяньли вместе с тем глубоко индивидуален. Это впечатление возникает у читателя потому, что индивидуальны переданные автором мысли героя, его ассоциации, его сложный духовный мир, в котором возникают то размытые и уже бессвязные картины его далекого прошлого, в которых Сергей Прокофьев соседствует с казахами-пастухами, то какие-то почти галлюцинации, навеянные красотой синьцзянской природы и смутными мечтами. «За много лет, — пишет известный прозаик Лю Шаотан, — мы привыкли к общности, типизации, собирательным коллективным формам, поэтому тысяча героев имела одно лицо… Поиски Ван Мэна и заключаются в том, чтобы попытаться разрушить эти коллективные, стригущие всех под одну гребенку формы». По словам Фэн Цзицая, Ван Мэн нашел формы выражения, адекватные высокому уровню его собственного художественного сознания, ушедшего далеко вперед по сравнению с концом 50-х годов, когда он написал рассказ «Новичок в орготделе». Критики и читатели видят в Ван Мэне представителя новой манеры, в которой элементы «потока сознания» иногда сплавляются с некоторыми приемами традиционного китайского повествования, с традиционной китайской образностью. В повести «Чалый», кроме внутреннего голоса героя, временами появляется и голос автора, его собственные реплики, то сочувственные, то недоуменные, то разъясняющие. Они врываются в повествование точно так же, как пояснительные реплики старого китайского народного рассказчика, обращавшегося (и обращающегося сейчас, это искусство отнюдь не умерло) к своим слушателям. То, что это так, подтверждается и употреблением в таких случаях специфических, профессиональных сказительских терминов вроде слова «баофу», означающего в обычной речи «узелок с вещами», а у рассказчиков — «остро́та», «смешное место в сказе» и т. п. Эта связь с традицией китайского прозаического сказа видна в «Чалом» в неожиданном разговоре лошади с всадником. Этот прием идет тоже от вполне реалистичного китайского сказа, в котором, однако, допускается (именно для коня героя) возможность говорить со своим хозяином. В общем потоке мыслей, воспоминаний, ассоциаций героя повести эта нереалистическая «деталь» не кажется чем-то чужеродным и странным, хотя и вызывает реплику самого повествователя, будто бы не знающего, как объяснить такое отступление от правил.