Ван Мэн - Современная китайская проза

Кто знает, почему то, а не иное задерживается в памяти? Весь ужин перед его глазами как живая оставалась сестра Юй, так что это у них была как бы общая трапеза. Нижние веки у нее набрякли и отвисли. По щекам змеились морщины, удлиняясь и углубляясь в минуты дурного настроения. А когда она начинала говорить, волнуясь, рот западал, точно она что-то сосет. Неужели это старческое — жалеть себя, убиваться и прошлым отгораживаться от сегодняшнего? Ведь вся эта «зловредность нынешних времен», в которую она тычет пальцем, всего лишь откровенный эгоизм невоспитанных юнцов.

Нет. Сюмэй даже перед кончиной так не брюзжала. Отнюдь не во всех проблемах разбиралась Сюмэй, не всегда видела перспективу. Но она была исполнена любви — к жизни, работе, молодежи, ко всем товарищам вокруг. В ней не умирала какая-то наивная вера. «Все будет хорошо», — любила она повторять. И верила, что все будет хорошо, как люди верят, что зима непременно сменится весной, а когда отцветут цветы, загустеет листва в кронах. Даже серьезно заболев, она не говорила о своих страданиях и оставалась спокойной до самого конца.

Лишь теперь Ли Чжэньчжун постепенно начинал осознавать, за что всего больше любил Сюмэй. Оказывается, любовь не имеет объяснений, да и не требует их, ибо это не алгебраическое уравнение. Сейчас Сюмэй, этот тихий, спокойный большой ребенок, вспомнилась особенно отчетливо и выпукло, как барельеф, оттененный капризами сестры Юй. Сюмэй никогда не сердилась, не взрывалась. Быть может, ее недостатком была излишняя робость — даже петь громко стеснялась… Ах, отчего он не сказал ей все это при жизни?! Они оба были так замотаны, что даже свободными вечерами говорили все больше на серьезные темы.

…Тот незабываемый конец недели в декабре 1956 года! Они в квартире вдвоем — и без единого телефонного звонка, без визитов, без документов, требующих резолюций, без материалов, ожидающих указаний, без сводок, бюллетеней, отчетов. Вечер принадлежал только им двоим. Они в расцвете лет, полны сил, ему сорок два, ей и сорока не было — воистину золотое время и золотой возраст! Тем не менее весь вечер они проговорили о Египте, Ближнем Востоке, Суэце. Неужто, с долей недоумения подумал он, египетские проблемы и в самом деле были настолько важными, неотделимыми от любви и семьи?..

После ужина Ли Чжэньчжун неторопливо вышел из гостиницы. Миновал поля, вдыхая воздух, настоянный на запахе пшеницы, с легкой отдушиной удобрений и свежего дыхания гор и озер, пересек асфальтированное шоссе, прошел вдоль парка Хуаган и вышел на дамбу Су Ши. По берегам Сиху росли ивы — какие-то не такие, как всюду, в последних лучах заходящего солнца они казались необычно тонкими, кроткими, притихшими. Их слабость и чувственное помахивание ветвями, пышность и таинственность, свежесть и простота — все это напомнило Ли Чжэньчжуну само человечество с его неиссякаемостью и слабостью, никогда не завершающимся развитием и неисчерпаемым энтузиазмом, напомнило поток ощущений собственной жизни — слабых, но близких, которых трудно избежать даже мужественному борцу. Неиссякаемость человечества приветствуют тонкими ветвями плакучие ивы, без слов открывая душу, переливаются светлые воды, поутру голубовато-зеленые, а потом ярко-желтые, оранжевые, коричневые, фиолетовые, многозначительно улыбаются из мрака ночи, лишь взору влюбленного являя свою покорную изменчивость.

Это нелегко — нести бремя красоты. Нежной, умиротворенно-величавой, меланхоличной, неповторимой красоты Сиху, от которой у Ли Чжэньчжуна поначалу перехватывало дыхание. Ему, старому коммунисту, всю жизнь отдавшему пламенной революции, служаке, проведшему жизнь в борьбе, сотрясшей небо и землю, в ратных подвигах, кидавшемуся в бой с лозунгами на устах, под градом пуль, познавшему на жизненном пути победы и поражения, славу и страдания, эти красоты были в общем-то чужды. «Я не праздный гуляка, и беззаботности в таком количестве у меня никогда не было!» — бурчал он, приехав в Ханчжоу.

Прошло, вероятно, немало времени, пока возник в нем интерес к окрестностям озера. Так встречают давно потерянного родственника, с которым никогда не жили вместе, даже сталкиваясь на улицах, не узнавали друг друга, но вдруг ощутили кровное родство, и после первой неловкости заговорили их неотторжимые друг от друга гены априорных ощущений. Так, преодолевая собственную строптивость, порой принимают рекомендации простодушных сватов, сначала полагая, будто между молодыми вовсе ничего общего нет, но затем приглядываются, и в итоге все завершается любовью. То же самое произошло между Ли Чжэньчжуном и озером Сиху — вошло что-то «априорное». Он проникся этой красотой. Многое повидал он в жизни: необозримость невозмутимых сосен, красное светило над морем, соленое озеро в горах, извивающийся дракон Великой стены… и все спешил вобрать в себя. А к этой утонченной красоте его немощное тело прикоснулось впервые. Вечную прелесть и многообразие бескрайних просторов нашей родины дано постичь лишь равным им по широте и красоте душам!