Ван Мэн - Современная китайская проза

И все-таки славно! Разве это не прекрасно — путешествовать по интересным местам, посиживать да беседовать без предвзятости, без заданий, без концепций, под которые следует подгонять факты, — просто взмыть надо всем, от всего отрешиться?! Почему же это чудо посетило его лишь теперь, когда стал он старым и немощным? Почему для этого нужна была операция? Не будь этих бесконечных заседаний, докладов, документов, папок с бумагами, оставайся время на отдых и сближение с «хозяевами жизни», разве не лучше узнали бы номенклатурные «слуги» реальную действительность и, прежде чем что-то решить, могли бы сопоставить разные точки зрения на ту или иную проблему, взглянуть шире и тем самым избежать многих просчетов? Разве не поднялся бы уровень руководителей, имей мы побольше времени на книги, путешествия, раздумья, статьи, лечение; были бы здоровей, жили дольше, знали больше, и душа стала бы шире!

Тогда, возможно, и Сюмэй спохватилась бы вовремя. Не умирать следовало ей — жить! Увы, не суждено было нам попутешествовать по чудесным просторам родины, размягчающим душу, испить по кружечке чая у дерева под горой, пусть даже вдыхая дымный смрад…

— Ай-ай-ай, начальник Ли, мой добрый начальник Ли, вы ли это? Иной раз железные башмаки стопчешь, пока доберешься до вас, а тут сами на пути оказались! Вот уж не думал не гадал…

Ли Чжэньчжун еще не успел сообразить, кто перед ним, как на него обрушилась лавина дружелюбных восклицаний. Да это же, с трудом признал он, малыш Чжан — его давний подчиненный Чжан Цинь. «Малышом» его называли лет сорок назад, когда был он еще «чертенком» — связным Восьмой армии. Впрочем, в глазах Ли Чжэньчжуна он оставался тем же «малышом» — старым малышом Чжаном!

Сейчас перед ним стоял, конечно, уже не тот чертенок в обмотках, до того тощий, что армейская форма самого маленького размера болталась на нем как на вешалке! Вещмешок в левой руке, походная фляга в правой, и на поясе пара самодельных гранат! И не тот это Чжан Цинь, который в пятидесятые годы стал секретарем укома партии и угощал его сушеными финиками. Тогда он частенько работал по ночам, беспрерывно дымя, и от напряжения глаза вечно были красными. С тех пор он сильно полысел и теперь напоминал бродягу Трехволосика, героя дореволюционных серийных карикатур. Маленькие, но мясистые, сильные ладони беспрерывно двигались, брюшко округлилось. Как меняет человека время! Одет он был в голубую рубашку и отутюженные легкие серые с серебристым отливом брюки. Рановато, конечно, выскочил в следующий сезон, но зато элегантно, раскованно. Да, не слабо! А что за лицо — бронза! Сразу видно, питается нормально, спит достаточно, нервная система не расшатана и бодрости хоть отбавляй. От хорошо знакомого малыша Чжана остались лишь энтузиазм, отзывчивость, легкий налет фанфаронства, лихости, сметливости, хватки да болтливость сверх всякой меры.

— Мой старый командир, вы уже в порядке? Слышал, кой-какие волнения были, кхе-кхе, не надо, не надо! Нам с вами, глядите-ка, еще резвиться да резвиться! Время слечь пока не подошло! Стареть нельзя, и не думайте! Кхе-кхе. — Он покачал головой, повздыхал и, понизив голос, спросил: — Мою телеграмму соболезнования по поводу сестры Сюмэй получили? И считаете меня неблагодарным? Конечно, я должен был приехать на похороны! Но не сумел вырваться, кручусь с утра до вечера, в уборную заскочить некогда!

Завершив приветственный монолог, он присел и махнул официанту, чтобы нес чайку, да побыстрей. И с шумом, как бычок, втянул в себя разом полкружки дымящегося чая. В этой привычке к кипятку Ли Чжэньчжун узнал маленького связного, что всегда, даже когда пил воду, спешил так, словно от этого зависела жизнь. Лишь глотнув чаю, он ответил Ли Чжэньчжуну, поинтересовавшемуся, как жизнь:

— Считаюсь руководителем-универсалом, да много не достиг! После Освобождения заведовал отделом пропаганды, орготделом, возглавлял кооператив по сбыту, транспортное управление, был секретарем парткома пединститута… Вот разве что на женскую лигу не ставили. А теперь бросили на туризм.

— Прекрасно, — улыбнулся Ли Чжэньчжун. — Сегодня это горячая точка…

— Какая еще горячая точка? Кто на что-то способен,-сюда не идет. Все рвутся к кадрам, к трудовым ресурсам, всем дай покомандовать — не людьми, так финансами, не в промышленности, так в торговле, где материалы, средства и все в этом роде. А что светит мне? Можете презирать меня, командир, но не скрою от вас, что в семьдесят седьмом на собрании требовали от меня «чистосердечно все рассказать»! Понимаете, в семьдесят первом кому-то понадобилось сделать меня начальником рабочей группы этой «новой красной власти»! Начистоту так начистоту, и чем больше, тем чище! Но ваш товарищ Чжан Цинь только на побегушках и был, а ведь ни одного преступления против совести не совершил. Ни вреда никому не причинил, не «утопил» никого. Ни доносов, ни заверений в преданности не писал! Вот так. Даже когда критиковали Дэн Сяопина, на сцену-то вылезти пришлось, но ничего от себя, только газету зачитал. Так что стали проверять: ни слова, ни запятой Чжану не припишешь!