Ван Мэн - Современная китайская проза

Но сейчас у него появились достаточно веские доводы. Жаль, правда: почему для этого необходимо было потерять здоровье, расхвораться, как бы принять эстафетную палочку после траурной церемонии? Лес не так обновляют, молодые саженцы должны прижиться задолго до полной вырубки старых деревьев — только тогда не гибнет лес, вечно пребывая в буйном росте, только в таком лесу не смолкает пение птиц, и только такой лес дает древесину и для строительства высокого дома, и на мебель в этот дом. «И нам принадлежит этот мир, и вам, но останется-то он вам». Ли Чжэньчжуну придется отойти на задний план.

Отставку еще не утвердили, но согласились предоставить ему отдых «в перемене мест». Уже не на «посту», хотя и без резолюции, а привычки руководить с больничной койки он не обрел. В результате, подлечившись, смог исполнить заветное: поездить по своей прекрасной родине и в каком-нибудь санатории засесть за мемуары.

Вот так по весне 1981 года, когда пошли в рост травы и распелись птахи, он и объявился у подножия пагоды Шести гармоний на берегу реки Цяньтан.

Осилит ли? — спросил сам себя, припоминая, что же сказал тот седобровый старец, побуждая его двинуться вверх? Что имел в виду? А, вот что: «Наверх! Разок поднимешься — все меньше останется».

Разок поднимешься — все меньше останется; истина не только для пожилых, но лишь в преклонные лета такое может прийти в голову. Безрадостно, но достаточно ценно. Представим себе на миг, что жизнь беспредельна и каждый, отмахав миллионы лет, имеет впереди еще миллионы миллионов и на пагоду Шести гармоний может подняться несчетное число раз, — какова цена такой жизни? И каков будет смысл в подъеме на пагоду Шести гармоний?

Но жизнь — предельна и даже, пожалуй, слишком коротка. Для Ли Чжэньчжуна вопрос стоит иначе: не «разок поднимешься — меньше останется», а только разок — и все, и если сейчас не подняться, то дальше возможности не представится.

Он влился в поток карабкающихся вверх и ступил на лестницу. Несмотря на зажженные лампы, после яркого солнца она показалась мрачной. Тесно сжатый рокочущим, плещущим потоком, он невесть сколько времени карабкался вверх, обливаясь потом и света белого не видя, задохнулся и уже начал сомневаться, мудро ли поступил, решив все же взбираться. Сзади к нему прижимался, чуть не упираясь руками, какой-то юнец, а деться некуда, потому что сверху, толкаясь, стекал встречный поток. Ужасно узкая лестница! Уж сколько ступенек он отмахал, а и до первого балкона не добрался, так как же осилит все семь этажей (тринадцать, если смотреть снаружи)? Эксперимент, похоже, преждевременный, ограничимся самым низким уровнем, и на сей раз довольно… И только он подумал об этом, как впереди мелькнул свет, ход выровнялся и расширился — они вышли на первый круговой балкон.

Окно за окном, и в каждом свой прелестный, полный очарования вид. Юная парочка, прижавшись друг к другу, любовалась рекой Цяньтан: контражурная фотография, эмоциональная и изысканная. Ли Чжэньчжун уловил, как они горячо выдохнули: «Хорошо-то!» — и неспешно направились к следующему проему, чтобы насладиться с другого ракурса. Ли Чжэньчжун занял их место и узрел за окном бесконечность мироздания. Могучая Цяньтан, разлившись чуть не на тысячу ли, казалась совсем близкой, и незыблемо высился над ней мост. Разумеется, размах не тот, что у Большого Нанкинского через Янцзы, который взлетает в небеса, чуть не покидая землю, взметнувшийся над просторами родины, но ведь здесь первый современный мост, построенный собственными силами наших инженеров и рабочих. Ли Чжэньчжуну было десять лет, когда его начинали строить, это история, от нее не отмахнешься!

Он шел по галерее, и разрозненные пейзажи в проемах соединялись в панораму. Вздох изумления исторгали горы, вон там. А какие раскидистые деревья — утепляющий склоны покров! Клены красны, как зоревые облака, сверкают листья камфарных деревьев, тисовые листы тяжело набухли, а у платанов только-только вытянулись. Все так густо, тесно, наполненно, вознесенные вверх изломанные кривые заштриховали каждый квадратный метр и земли, и неба… Все вместе — единая колышущаяся, живая, пышная зеленая масса, и она, точно мягкая морская волна, поддержала его, успокоила.

Оказалось, он и не устал вовсе. Мир, прекрасный и чистый, взбодрил его. Он прислушался к биению сердца, к дыханию, кровообращению, пульсации клеток, их делению, к транссудации, обмену веществ. Все рапортовали: «Докладываем: ваш организм функционирует нормально!» Он улыбнулся. И продолжил восхождение. Как здорово быть альпинистом, пусть даже с этими неприятными юнцами в одной связке, все равно это прибавляет энергии, энтузиазма и слегка безрассудства. О, с восхождением укорачиваются пролеты между балконами. Дополз до второго, снаружи это был четвертый. Если экономить силы, то можно и дальше — карабкаться и смотреть, смотреть и ликовать, ликовать и карабкаться выше. «Окину взглядом сотни ли и — дальше по ступеням вверх» — вся великая танская поэзия, понял он, в этих двух строках, нет, не только танская — в них суть всей национальной китайской поэзии. Дальше по ступеням вверх он добрался до третьего балкона, а потом еще дальше — до четвертого. Этаж за этажом: как все четко, как гармонично, особенно если сопоставить с нашей сумятицей, когда целыми днями занимаются тем, чем заниматься вряд ли стоит, — ну точно свора собак рвет бараньи кишки! И вот он добрался до верхнего балкона — седьмого, а если считать снаружи — тринадцатого, и раскинулись окрест прелести весеннего юга!