Ван Мэн - Современная китайская проза

Ли Чжэньчжун бросился к телефону, убеждая ее «подремонтироваться» на курорте. Однако и двадцати дней не прошло, как ему позвонили: Сюмэй без сознания — кровоизлияние в мозг.

Случилось это после того, как она посмотрела телефильм о сенсационном суде над Цзян Цин. В глубоком забытьи Сюмэй не казалась больной, лицо раскраснелось, словно она выпила. Только дышала уж очень тяжело. На третий после потери сознания день она уже не могла глотать, и ее кормили через трубку, вставленную в нос. Ах, какая мука! Сердце Ли Чжэньчжуна судорожно сжалось. На пятый день Сюмэй как будто очнулась, открыла глаза, но он не понял, видит ли, узнает ли его. Шевельнула рукой, показав, что надо убрать из носа резиновую трубку. Настал момент последнего прощания, сказала Ли Чжэньчжуну опытная медсестра, и тогда, не отрывая взгляда от жены, он легенько, как бы пробуя, окликнул:

— Сюмэй!

Ее рука, которую Ли Чжэньчжун держал в своей, чуть дрогнула.

— У-чи-тель-Ли! — позвала она словно из соседней комнаты, отгороженная стеной.

Учитель Ли! Она зовет его! Уже сорок лет к нему так не обращались. И никто другой, мелькнуло в голове, уже не назовет его учителем Ли: одни вообще не знают, а другие вряд ли помнят, что свою армейскую службу когда-то он начал с того, что обучал бойцов грамоте.

Слезы заволокли глаза.

— Великая Янцзы — велика? — прошептала Сюмэй так слабо, что услышать ее, понять ее смог только он один.

— Да, велика, очень велика… — ответил он, а только он один и мог так ответить.

Замолчала, прикрыла глаза.

Неужели сейчас она уйдет? Ему хотелось кричать, вопить, взывать, но он боялся ее потревожить, увеличить уже и без того предостаточную ее боль.

Кто знает, сколько прошло времени, когда она вновь открыла глаза — и теперь уже явно узнала его.

— Чжэньчжун, вода высохла, прости, покидаю тебя… — И крохотная слезинка выступила в уголке глаза, только одна слезинка.

— Нет, не высохнут воды великой Янцзы, в Янцзы много воды, очень много, велик ее поток, будь спокойна…

— Нет ребенка… — с болью выдохнула Сюмэй. Ли Чжэньчжун знал, как страдала она из-за этого.

— Есть, да есть же… — Утверждая это, он вовсе не имел в виду трех детей, военных сирот, которых они вырастили, двух девочек и мальчика, давно уже вставших на ноги. Просто сам он одиночества без детей не ощущал, да и не должна была Сюмэй страдать, только себя одну и виня. Ну что за глупость!

— У-чи-тель-Ли!

Голос был чуть слышен, так что он даже засомневался: в самом ли деле она позвала его? Или ему захотелось, чтобы она вновь и вновь звала его? Нет, прошептав раз, она повторила:

— У-чи-тель-Ли.

Много чего было у них в жизни, но уже за одно это «учитель Ли» он готов был десять тысяч раз возвращаться в сей мир, чтобы воздать ей.

Он держал ее руку в своей, пока она не ушла навек.

Вскоре после того, как Сюмэй покинула его, ему стукнуло шестьдесят семь, он лег в госпиталь, и ему иссекли четыре пятых желудка. Месяцем раньше он уже приходил сюда — присутствовал на траурной церемонии, прощался со своим старым начальником… Бывает, все бывает, но ничто в мире не сдвигается, мир от этого не дряхлеет и не рушится, и не тускнеют, не остывают лучи весны, и не кренится, не падает пагода Шести гармоний, что особенно прекрасно.

Так он подумал, любуясь знаменитым памятником древности — пагодой Шести гармоний у реки Цяньтан, возле которой царило экскурсионное оживление, — и возрадовался.

Когда туристы упиваются красотой пагоды, на них самих тоже стоит посмотреть. С радостными воплями мчались к пагоде пионеры в красных галстуках, и их южный цзяннаньский говор показался Ли Чжэньчжуну непривычным и забавным. Южная речь, пожалуй, мягче северной. Голосовые связки у южан чище, что ли? Ни песка, ни пыли нет в воздухе! Одетый с иголочки гид с круглой бляхой «Китайского турагентства» и мегафоном на полупроводниках рассказывал на звучном гуандунском диалекте гостям из Сянгана и Аомэня о пагоде и большом мосте через реку. С каждым днем смелее прихорашиваются девушки, становясь все краше. В моду, похоже, входят платья с колышущимися на груди оборками. Разглядывая на ходу туристическую схему, с величайшей серьезностью задавал время от времени вопросы — с таким видом, будто он не на экскурсии, а в научной экспедиции, — молодой боец Освободительной армии в новехоньком мундире, тщательно подогнанном и застегнутом на все пуговицы, — в общем-то, не такой уж и молодой, в его армейские времена средний возраст роты был, пожалуй, ниже, чем у этого товарища.