Зульфю Ливанели - Счастье

Молодой человек в синем фартуке, стоя за прилавком, водой из пластмассового ведра поливал рыбу и кричал гортанно:

– Подходи, пожалуйста, подходи, вот камбала! Рыба есть! Рыба есть!

Решив сначала, что Джемаль покупатель, он принялся объяснять, что рыба «живая-преживая», однако вскоре разобрался, прекратил нахваливать товар и сказал, что Селахатдин сейчас в конторе, показал, где это.

Встреча двух товарищей, которые месяцами занимали верхнее и нижнее места на одной двухъярусной кровати, как и ожидал Джемаль, была по-настоящему теплой и дружеской. После армии Селахатдин сильно прибавил в весе, розовые щеки округлились, а вновь отпущенные тонкие каштановые усы совсем не напоминали военные дни. Когда друг, воскликнув: «Вай!», вскочил на ноги, чтобы обнять Джемаля, тот увидел, что Селахатдин хромает. Это означало, что пуля попала в цель…

В контору входили и выходили люди, а телефон, стоявший на столе, беспрестанно звонил.

Селахатдин усадил Джемаля в кресло, стоящее перед столом, попросил принести ему чай и, показав глазами: «Извини», стал с улыбками отвечать по телефону, выполнять просьбы приходящих и уходящих клиентов. Видно было, что это место, где совершаются важные торговые сделки.

Джемаль, проживший два военных года с другом в одной казарме, видел сейчас, какое важное место занимает он в гражданской жизни, и даже стеснялся, сидя здесь и попивая чай в качестве «друга начальника». Да и поговорить в такой суматохе было совсем невозможно.

В обеденный перерыв они пошли в столовую на рынке, где было много знакомых, которым Селахатдин объяснил, что Джемаль – «мой армейский друг». Среди ребят, торговавших за прилавком рыбой, был брат Селахатдина, он тоже сидел и ел за столом, и начались у них тут военные воспоминания, шутки-прибаутки.

Но главный вопрос Селахатдин задал вечером дома:

– Тебя что-то очень сильно мучит, я же вижу, Джемаль. Поделись со мной. Я заметил, что весь день ты в тяжелых раздумьях, смурной. В чем проблемы? С деньгами, работой? А может, сердечные дела?..

А пока, пообедав, они вернулись в контору. Джемаль несколько раз порывался уйти, но Селахатдин останавливал его с большой настойчивостью:

– Нет-нет, вечером поедем к нам домой. Никуда я тебя не отпущу!

Когда Селахатдин закончил работу, они сели в его «Хонду» и по улицам с такой плотной застройкой, что автомобили едва не касались друг друга, приехали в один из спальных районов Стамбула. Перед дверями своего двухэтажного дома Селахатдин снял обувь. Джемаль тоже разулся.

Дверь открыла молодая белолицая женщина, подвязанная платком. Селахатдин представил ее:

– Невестка!

– Добро пожаловать, – сказала она, и никаких рукопожатий – женщина была набожной.

Войдя, Джемаль подумал, что в жизни своей не встречал более красивого места, чем эта гостиная. Никогда он не видел, чтобы в одном месте было собрано столько красивых вещей! Позолоченные белые шкафы, резные столики с инкрустацией, вазы, посуда – всего было так много, вещи стояли так плотно, что по комнате было трудно передвигаться. Несколько кресельных гарнитуров, поставленных в ряд, являлись свидетельством баснословного богатства.

Селахатдин, наблюдая, с каким изумлением Джемаль рассматривает мебель, сказал с видом знатока: «Это Люкенс!» Джемаль не знал, что значит Люкенс. А Селахатдин хотя и знал, что нынче в большой моде Люкенс, но понятия не имел, что распространенная повсеместно в Турции реклама стиля Люкенс означает «Louis Quinze» – «Король Людовик».

Телевизор стоял у стены на буфете, облицованном ореховым деревом, он был включен; по одному из религиозных каналов что-то говорила женщина, укутанная платком. Все в доме было покрыто коврами, на стенах тоже висели ковры – с видами благословенной Мекки, сценой охоты на испуганного оленя, с диковинными узорами и цветами. Каждая вещь, включая телевизор, была покрыта рукодельными кружевами, которые обычно вяжут в девичестве – скорее всего, приданым невестки. С потолка свисала хрустальная люстра, заливающая все это богатство ярким светом.

Джемаль вдруг почувствовал разницу, разверзшуюся пропасть между ним и Селахатдином, и испугался. Разве может человек, живущий в таком сногсшибательном месте, быть его другом?!

Совершив вечерний намаз, невестка предложила им ужин, приготовленный наскоро из принесенной с рынка свежей рыбы, и чай. Оставшись один на один, Селахатдин и задал свой важный вопрос.

Джемаль долго молчал, обдумывая, как объяснить товарищу сложившуюся ситуацию. Одновременно он молился о том, чтобы Селахатдин продолжал настаивать на ответе, потому что кроме друга он никому не мог это рассказать, ни к кому не мог обратиться за советом.