Зульфю Ливанели - Счастье

И правда, все разговоры, доносившиеся до слуха Мерьем, были о побоях. Как лесные букашки, скрытые под густым покровом, так и эти бедняжки остерегались чужих взоров. По сути, в их жизни ничего больше и не было: насилие, которое они претерпевали дома, являлось чуть ли не священным правом их мужей. Однако облик некоторых женщин вовсе не выражал страдание и забитость: наоборот, о побоях они говорили весело. Молодая, очень красивая девушка, лицо которой было в синяках, глаза затекли, а губы опухли, смущенно и застенчиво рассказывала о том, что с ней приключилось. Позавчера ей сделали аборт, а деньги она договорилась отдать на следующий день, однако вечером впервые в жизни муж избил ее.

А почему избил? Она сама виновата: похвасталась знакомой – мол, какой у нее прекрасный муж, а та пошла в кафе, нашла этого человека и сказала во всеуслышание:

– Что ты за мужчина, что жену не бьешь? А она бегает и, как сорока на хвосте, носит россказни о ваших семейных делишках по бабам.

Мужчина, честь которого была прилюдно унижена, прибежал домой со словами:

– Ты растоптала мою мужскую честь. На-ка, получай!

И на голову женщины, перенесшей в этот день аборт, обрушился град ударов.

Новобрачная рассказывала все это, а сама тихо приговаривала:

– Я же знаю, что он не хочет меня бить, он делает это напоказ. А сам не хочет! Он меня очень любит. Когда мы остаемся наедине, он называет меня «моя голубка», но другие науськивают его…

Мерьем отметила про себя, что молодая жена опять рассказывает посторонним о семейных тайнах, так что вечером, вполне возможно, ей снова попадет от мужа.

Она понимающим взглядом рассматривала женщин с бледно-молочными, дряблыми, трясущимися как кисель шеями, закутанных в черные покрывала. Она думала о них так, словно была им подругой или каким-то образом сопричастна их судьбе. Она думала о своей щеке, синяк на которой утром стал еще больше и приобрел фиолетово-желтый оттенок. Она произнесла про себя: «Эх, чтоб тебя!», потому что, пережив насилие сама, она не хотела такой несправедливости для других. Однако эти женщины не знали, что она была исключением среди них, что синяк на щеке Мерьем был счастливым знаком ее судьбы, печатью победы.

Немного позже Назик вошла в комнату акушерки и вскоре вышла. Она выглядела ушибленной, словно ее обухом по голове ударили. «Как же скоро здесь делаются эти дела!» – подумала Мерьем.

Когда они, немного отдохнув, возвращались на голубом автобусе домой, Назик всю дорогу молчала. Чтобы не беспокоить, Мерьем ничего не спрашивала у нее. Кто знает, какие мучения испытывает эта женщина?!

В голове у девушки крутилась мысль о том, что, по-видимому, Аллах и Назик не любит…

И вдруг ее сотрясли прорывающиеся изнутри всхлипывания, она чувствовала, что не может сдержать рыдания. Слезы текли ручьем. Люди, сидящие впереди, оборачивались и с удивлением смотрели на рыдающую навзрыд девушку. Назик трясла ее за плечи, что-то говорила, однако Мерьем не понимала ее слов. Собравшись изо всех сил, она попыталась подавить приступ рыданий, который и саму ее удивил, но, как ни старалась, ничего не получалось. Она не знала, почему плачет. Рыдания разразились в самый неожиданный момент, нахлынув, словно буря!

Длинным краем головного платка, который дала ей накануне Назик, она вытирала глаза, наклонившись вперед, худенькие плечи дрожали, она изо всех сил сдерживалась, чтобы ее не было слышно, звуки, которые она все же издавала, напоминали жалобные всхлипывания котенка. Она плакала до тех пор, пока они не добрались до своей остановки и, сойдя, не пошли через поле.

Мерьем видела, что Назик больно идти, и от этого она стесняется саму себя.

Войдя в дом, Назик обняла ее и сказала:

– Все прошло хорошо, Мерьем. Ничего, сейчас мне полегче станет. А то что-то меня все морозит и морозит…

Когда Джемаль там, под моросящим дождем, нанес этот ужасный удар по лицу Мерьем, его накрыла волна беспомощности, связавшая по рукам и ногам. Чтобы избавиться от этого пульсирующего чувства, надо было бы поехать на Рыбный рынок, расположенный на бирюзовом берегу Мраморного моря.

Девушка, которую ему поручили убить, жива – и что теперь делать, куда прятать эту спасенную?!

Затяжной дождь никак не утихал, в расставленные ведра стучали капли – кап-кап! Всю эту долгую ночь он тревожился о том, не переполнились ли они. А ведь еще совсем недавно он не мог думать ни о чем другом, кроме как о том, чтобы сесть в поезд, доехать до дома и встретиться с Эминэ…