Зульфю Ливанели - Счастье

Как только «беседа» закончилась, он тут же возбужденно спросил у сына:

– Что он сказал? Что он сказал?

Парень «перевел»:

– Он говорит: «Я приехал сюда только отдыхать. Я устал от ваших вопросов. Оставьте меня в покое. И не надоедайте так больше туристам, потому что они прибывают сюда отдохнуть, а вы пристаете. Не утомляйте меня больше, а не то я пожалуюсь в полицию».

Толстяк раздосадовался:

– Ах ты, мать твою, поганый гяур! В моей собственной стране он еще будет на меня жаловаться. Теперь даже если захочет, мы не продадим ему никакого участка. Скажи ему, чтобы допивал кофе и убирался вон!

– Хорошо, хорошо, папа! – успокаивающе произнес парень и, повернувшись к Профессору, улыбнулся:

– Cicciolina, bye-bye.

Они ушли.

Профессор задыхался от смеха.

Оплатив счет, он поднялся и бросил по-турецки:

– Сдачи не надо. Счастливо оставаться!

Глаза у хозяина кафе стали круглыми как плошки, а парень залился красной краской, уставив глаза в пол, будто хотел провалиться под землю.

Профессор всю дорогу до яхты смеялся, он даже не ожидал, что этот обычный день может принести ему столько веселья.

Этот заброшенный безлюдный чудовище-виадук выглядел так угнетающе, печально, траурно, так угрожающе, словно это была арена сражения, на которой потерпевший поражение Стамбул оставил целую армию.

В этой части города не было ни базилик Палеологов, ни следов великолепных куполообразных святилищ, возводимых в давние времена, ни достопочтенных островерхих османских минаретов, ни радостных огоньков, которые зажигаются вдоль стен мечетей во время священного месяца Рамадан, ни католических, ни православных церквей, ни султанских гребных кораблей на веслах, ни белоснежных колонн возведенных из мрамора дворцов, которые придают такую праздничность Босфору.

Это был Стамбул побежденных мигрантов – избитых, больных, изнасилованных, с поврежденной плотью и обозленной душой и опухшими от работы суставами. Под нависшим свинцовым небом, заполненным всеми оттенками мрака – от темно-черного до светло-серого, – вдалеке виднелись разбросанные как ни попадя блоки домов. Вот куда занесли Якуба его мечты о переезде: уродливые жилища, районы трущоб, лишь редко-редко – клочки зелени в местах, принадлежащих либо военным, либо кладбищам. А очень далеко – призраки небоскребов, бизнес-центров, мечетей…

И все это то появляется, то исчезает в клубящемся желтом тумане сквозь плотную изморось дождя.

В сыром и неуютном Стамбуле, посреди унылого дня, внезапно пришедшего на смену ночной тьме, на высоченном, наполовину недостроенном да так и брошенном мосту застыли две тонкие тени, которые не обращали внимания ни на город, ни на дождь, ни на всполохи молний, временами раскалывающие небо, ни на доносящиеся следом раскаты грома. Кто знает, какие корыстолюбивые бюрократы, расхищая бюджет через подставные фирмы, начали и не закончили строительство десятков дорог и мостов? Дважды опоясывающая Стамбул кольцевая дорога поглотила миллионы долларов. А эти двое находились на одном из заброшенных виадуков. Глухомань.

Мерьем глянула вниз и почувствовала под ногами уходящее в бездну головокружительное ущелье. На дне едва виднелся кусок скалистой земли. Сердце застыло, будто во сне, когда она, подгоняемая ветром, летела над пропастью, пытаясь достичь берега, однако на этот раз она не сидела верхом на волшебной птице…

Ее пугал Джемаль, как змей выжидающий чего-то за ее спиной.

Сумрачным утром Мерьем разбудили. Они с Джемалем вышли из дома, и Мерьем увидела, что дождь еще не затих, однако это были пустяки. В утренней темноте они уходили из дома Якуба, будто убегали. Якуб не вышел их проводить, а у невестки Назик было ужасное выражение лица, когда она бросила последний взгляд на уходящих.

И Мерьем поняла, на что решился Джемаль.

Давно ее уже грыз изнутри червяк сомнения, но она отгоняла эти мысли прочь, обманывала саму себя. Увы, как бы она ни хотела избежать реальности, теперь девушка была поставлена перед неотвратимым фактом.

Они шли по раскисшему полю, увязая в глине, и она поняла: сомнений нет, настал «этот день»! Ее сумку Джемаль оставил дома, а свою взял с собой. Это значит, что несчастной Мерьем уже больше не понадобятся ее вещички…

Наконец свершится то, что было причиной их такой длинной дороги в Стамбул.

И сейчас, дрожа у края бездны, ожидая, что вот-вот, как сухой лист, полетит в пропасть, она видела перед собой жирные рожи баб, которые улыбались ей на сельском базаре и хлопали по спине: «Счастливого пути, дочка! Пусть Стамбул принесет тебе счастье, девочка!»