Зульфю Ливанели - Счастье

Мерьем и в самом деле нашли там: на кладбище, на краю дороги, недалеко от въезда в село. Ее лицо и руки были исцарапаны кустарником и ветками деревьев, ноги испачканы кровью, сорванный с головы платок валялся на земле, она билась о землю, дико кричала, руками и ногами колотила по воздуху. Увидевшие ее мальчишки решили, что в девушку вселился джинн. Пришли добрые люди, на руках понесли ее домой. Но девушка не могла успокоиться: пиналась, вырывалась. Она то теряла сознание, то снова приходила в себя и, вырываясь из дружеских рук, падала на землю. Путь к ее дому лежал мимо поселкового рынка, и когда израненную, всю в синяках, ее несли по пыльным улицам – все были там, и каждый видел ее беду…

После того, как ее принесли домой, она два дня не приходила в себя, лежала с температурой в бреду. Позвали повитуху Гюлизар – вот тогда и стало ясно, что Мерьем жестоко изнасиловали. Чтобы сбить температуру, Гюлизар клала ей на лоб ткань, смоченную в уксусе, ставила на спину банки, на грудь нанесла йодную сетку. Чтобы привести девушку в сознание, ей постоянно давали вдыхать нюхательную соль. Наконец Мерьем вроде бы пришла в себя. И в тот же день семейный совет вынес решение: перевести ее в этот сарай.

– Многие знакомые в селе пытались тебя спасти, – сказала Гюлизар. – Встречались с твоим дядей, говорили, что в случившемся нет твоей вины и что эта старая традиция должна быть упразднена. Каждый хотел тебя спасти…

Мерьем спросила:

– Они, что ли, не ждали, что я покончу с собой?

Помедлив, Гюлизар ответила:

– Конечно, такие тоже есть. Но, по крайней мере, некоторые пытались спасти тебя.

– Раньше, случалось, девушек в Стамбул отправляли. Пусть меня тоже отправят, – попросила Мерьем.

– Ах, доченька, – сказала повитуха, гладя волосы Мерьем, – ах, бедная моя девочка. Стамбул – это не выход! Более правильным было бы убедить твоего отца и дядю не делать этого! Вот если бы ты мне помогла и рассказала обо всем, что случилось… Поведай, кто совершил над тобой это?

Услышав вопрос, Мерьем замолчала, ее лицо помрачнело, она уперлась взглядом в пол.

– Скажи, доченька, – спросила повитуха, – назови имя негодника или негодников, и тогда я смогу спасти тебя. Если это дело прояснится, им не поздоровится. Полицейские переломают руки-ноги этим насильникам, изобьют как собак, а потом бросят в тюрьму. Или же наша семья позаботится об этом…

Мерьем продолжала упрямо молчать, у нее даже дыхание перехватило от страха, и только в исступлении расскачивалась взад-вперед.

Повитуха Гюлизар долго умоляла назвать имена насильников, однако девушка не произнесла ни слова. Можно было решить, что она не знает своих обидчиков. А может, они набросили ей на голову покрывало или мешок и совершили черное дело, не показывая своих лиц? Или девочку так ударили по голове, что она и впрямь ничего не может вспомнить?..

Да если бы и вспомнила, вряд ли бы от этого была какая-то польза. Попытки Гюлизар объяснить дяде Мерьем, главе семейства, что если они найдут того, кто надругался над девушкой, то смогут заставить его жениться, были тщетны. Гюлизар была пожилой женщиной и могла говорить с мужчинами откровенно. Однако этот угрюмый мужчина сказал, как отрезал:

– У нашей семьи нет никаких общих дел с насильником. Никакого брака быть также не может!

Некоторое время нянюшка продолжала увещевать Мерьем, но в конце концов поняла, что у девушки ничего не узнаешь, и перевела разговор на другую тему.

– Детка, – сказала она, – если от этого срама ты забеременеешь, для всех будет еще хуже. Если станет ясно, что ты понесла… Избави Бог! Поэтому, если ты беременна, мне кажется лучше, если у тебя случится выкидыш…

С того момента, как начались эти расспросы, Мерьем не переменила позы, она продолжала молча раскачиваться взад-вперед. Как будто ничего не слышала и не понимала – ни про нападавших, ни про возмездие. Глядя на свет, просачивающийся в помещение сквозь щель, она словно погрузилась в какие-то свои грёзы…

И Гюлизар стала сетовать на мучительную долю, которая сопровождает женщину всю жизнь, и возносить проклятия в адрес тех, кто причинил зло целомудренной девушке. Распростерши руки, обратив лицо к небу, она причитала:

– Да пусть им пусто будет, пусть у них руки-ноги отсохнут за то, что пролили ее невинную кровь, да чтобы они околели!

Тут Мерьем начала приходить в себя. Она словно очнулась.

Уставившись на Гюлизар своими зелеными глазами, она спросила:

– Биби, а может быть, они разрешат мне помыться? У меня волосы слиплись, голова грязная, только одно ведро воды хотя бы, другого мне ничего не надо.