Зульфю Ливанели - Счастье

Джемаль смущенно достал из кармана мелкие деньги, положил в ладонь мальчика и потрепал его по голове. Он постарался сделать это незаметно для окружающих, чтобы не смутить ребенка. Мальчик взглянул на него с благодарностью.

Этим вечером, после возвращения на пост, случилось нечто, чрезвычайно взволновавшее Джемаля. Хриплый голос Мемо в рации, после нескольких ругательств, отпущенных в адрес турецких вооруженных сил, переговариваясь со своими, сказал по-курдски: «Я иду к пророку Ною». Эта фраза, сказанная среди десятков других слов, вроде бы ничего не значила. Мемо всего лишь сказал: «Я иду к пророку Ною», однако Джемаль знал старые шуточки Мемо, он был уверен: Мемо произнес ее умышленно, «Пророк Ной» означал гору Джуди [13] В течение 200 лет хребет горы Арарат называли «Джуди». Гора Джуди, о которой здесь говорится, лежит в 200 милях к югу от горы Арарат. .

Потому что все в этой местности свято верили в то, что ковчег Ноя остановился на горе Джуди, и Мемо, просиживая часами на берегу озера, мечтал о том, как однажды он поднимется на Джуди, обследует каждый дюйм и непременно найдет Ноев ковчег.

Это означало, что боевики оставляют место своего обитания – заснеженные вершины, куда по склонам поднимался огонь, и направляются к Джуди. Ведь военные, знавшие Джуди как свои пять пальцев, недавно снялись и ушли оттуда.

После еды Джемаль сказал капитану: «Командир, я хочу сообщить вам нечто очень важное».

От волнения его лицо стало красным как закат, предвещающий жаркий день.

Из поколения в поколения передавались предания о чудесах, дарованных Всевышним и Святой Марией, каждый мог стать их свидетелем.

Вот и Мерьем так молила Святую Деву, что, когда двери амбара, заскрипев, отворились и на пороге вместо змеи Дёне появилась повитуха Гюлизар, девушку крепко обняла радость: выходит, Бог принял ее молитвы! И вот она, милая няня, с ее извечным белым батистовым шарфом на голове, лучистыми добрыми глазами, добрыми руками, стоит напротив Мерьем. Сквозь оставленные открытыми двери просачивался солнечный свет.

Гюлизар уже так давно занималась акушерством, что, кажется, в селе не осталось ни одного человека, который бы не прошел через ее руки. Все были для нее словно родные дети.

А в жизни Мерьем ее роль была исключительно важной: во время родов шею девочки обвила пуповина, и в мир она пришла бездыханной. Руки Гюлизар сняли с посиневшей шеи ребенка пуповину, первый глоток воздуха попал в легкие, и девочка ожила. Мать ее не удалось спасти. Когда Мерьем приходили в голову мысли о смерти, она находила в себе силы не думать об этом: «Хватит, я уже один раз умирала». Да и дома все приговаривали: «Девочка эта мертвой родилась, еще раз не сможет умереть».

После десяти изнурительных дней, проведенных в страхе и одиночестве, она кинулась к повитухе, крепко-крепко обняла ее за шею и, вдыхая запах батистового платка, разразилась рыданиями.

– Со мной случилась беда, биби! – шептала Мерьем. (Все дети называли Гюлизар не «тетя», а «биби»). – Я хотела убить себя.

– Знаю, девочка моя, – сказала повитуха Гюлизар, – смотри, больше так не делай!

Она начала причитать и сетовать на женскую долю: каждая проходит свой тернистый путь, если ей довелось родиться женщиной, а потом несколько раз повторила: «Пропади она пропадом, эта женская доля!»

– Вспомни, дитя, сколько горестей выпало Мерьем, благословенное имя которой тебе дали! Ее сына убили. Разве ты не знаешь?

– Знаю, – ответила Мерьем.

– Детей нашей матери Фатимы тоже убили, внуков благословенного нашего Пророка [14] Речь идет, в частности, о гибели шиитского имама Аль-Хусейна ибн Али аль-Кураши – второго сына Али ибн Абу Талиба и дочери Пророка Мухаммада Фатимы. День его гибели во время сражения близ Кербелы с войском омейядского халифа Язида I отмечается шиитами как траур ашура. .

– Это я тоже знаю, – сказала Мерьем, – в Кербеле.

– Знаешь, доченька, – повитуха Гюлизар погладила ее по голове, – я прошла сюда через тысячу трудностей. Никто не хотел тебя показывать. Целыми днями я умоляла, и наконец надо мною сжалились. Сердце твоего отца мягкое, но твой дядя, сказав «А», не говорит «Б». Слушай меня хорошенько, возможно, это последняя наша возможность поговорить, другой раз меня могут сюда не пустить. В селе все волнуются за тебя. Все переживали, когда нашли тебя на кладбище, где ты лежала в пыли, словно израненная птица…