Борис Брикер - Собачье дело - Повесть и рассказы

— Да мы же все вас уважаем, Иван Петрович, мы к вам всей душой. И домой приносим, и на дачу привезем.

— Гнать вас надо! Всех за решетку!

— Да что вы, товарищ начальник! Куда же я пойду? Не на завод же!

— Ну ладно, я пошутил. Открывай чемодан!

Таможенник открыл чемодан и стал перебирать вещи.

— Этот серебряный портсигар, он в ящике прямо сверху лежал. Для меня приготовили, чтоб я сервиз случайно не уронил. А что, мне не жалко. Положил я сервиз на место. А у другого такого портсигара не было. Так я взял его люстру и говорю: «Ой, какая красивая у вас люстра!», и уронил. «Извините, — говорю, — я нечаянно». Ну, муж в инфаркте, а жена плачет, осколки собирает.

— Правильно, Вася, — сказал Иван Петрович, — не надо было им жадничать!

— Портсигар вам.

— У меня уже сто таких. Оставь себе — подаришь дворнику, чтоб лучше подметал возле дома. Ну, что там еще?

— Деньги. Пятьсот рублей. Двести пятьдесят вам, двести пятьдесят мне.

— Триста.

— Да что вы! Мне и двести пятьдесят хватит.

— Нет, мне триста, Вася, мне триста.

— Как было-то, Иван Петрович. Подхожу я к четырем евреям и говорю: с вас по сто рублей на папиросы. Трое понимают, деньги дают, а четвертый протягивает папиросу. Я ему, конечно, ничего не сказал. Папиросу взял, закурил. А когда его ящики забивали, я ему прямо в пианино несколько гвоздей вбил.

— Правильно, Вася, в следующий раз не будет жадничать. А это что, Вася, такое, черное в крапинку?

— Это лифчик. Я его на память взял. С этим лифчиком такой смех был! Проверял я одного старика, и нахожу у него эту штуку. «Что это, — говорю, — такое?» «Это, — отвечает он, — бюстгалтер». Я, конечно, ржу. «Зачем, — говорю, — тебе дед бюстгалтер?» А он говорит: «Я его дочери в подарок везу». А я говорю: «Давай мы его Феде подарим, грузчику нашему». Тут Федя, а вы знаете, какой он у нас жирный, снимает рубаху и начинает мерять этот лифчик на свои груди…

— Федя… лифчик… — Иван Петрович начал смеяться.

— На груди он ему, конечно, не подходит. Тогда Федя снимает штаны и начинает этот лифчик на задницу мерять. Старик стоит, чуть не плачет, лицо сморщилось, как чернослив. А мы с Федей умираем от смеха!

Иван Петрович побагровел и стал сползать с кресла.

— Вася замолчи… Не могу…

— Так это же еще не все, Иван Петрович! Федя, как увидел, что лифчик ему ни на что не налазит, пробует его себе на яйца. И представляете, тютелька в тютельку, как на него сшито!

Иван Петрович начал захлебываться от смеха, икать и кататься по персидскому ковру, который не пропускают на таможне.

— Ну ты и убийца, Вася. Ну и палач! Чуть меня не отправил на тот свет. Аркадий Райкин ты!

Когда Иван Петрович успокоился, таможенники снова принялись делить содержимое чемодана.

— Это вам… и это вам… и это тоже вам… и даже вот это вам. Все самое лучшее — вам, Иван Петрович!

Наконец, показалось дно чемодана.

— Все, — сказал Иван Петрович.

— Еще один маленький сюрприз!

Вася достал из кармана бумажку, развернул ее, и в свете хрустальной люстры — такие люстры тоже не пропускают на таможне — блеснул небольшой камешек.

— Проверял я одних. Наши ребята из Одессы передали, что у этих можно что-то вытрясти. Я просветил все ящики, раздел всю семью, жену посадил на кресло. Ничего. Подхожу я тогда к папаше и говорю: «Я знаю, что у тебя точно что-то есть. Ты у меня все равно это выложишь!» — и даю ему английскую соль. Посидел он на горшочке, порылся я — ничего. Пришлось отпустить. «Ну, думаю, вы у меня за это дерьмо получите!» И всех стал на горшок сажать. Вы бы видели, Иван Петрович, какую кучу евреи наложили! Но камешек я все-таки нашел. «Я тебя в тюрьму не посажу, — думаю, — но зато и акт не составлю».

Вася протянул Ивану Петровичу бриллиантик. Иван Петрович брезгливо поморщился, но камень взял, и спросил:

— А где второй?

— Не было второго, один был.

— Понимаю, что один. А второй где?

— Нет, нет второго!

— Где второй камень, ворюга? В тюрьме сгною!

— Да что вы, Иван Петрович, я же к вам с открытой душой! Я же от вас ничего не скрываю. Мы же все вместе делаем. А если я и сяду, то тоже вместе с вами.

— Молчи, дурак, я пошутил!

— Да, еще, Иван Петрович! Через таможню уже собаки стали сами ездить.

— Это как же?

— А так. Подходит ко мне сегодня утром собака и говорит: «Вот моя виза на выезд, пропустите меня на поезд». «А где твой багаж?» — спрашиваю. «Нет у меня багажа, я же собака», — отвечает. Ладно, думаю, собака, тем лучше. И кинул ей кусок отравленной колбасы. Я бы их всех травил, но они из моих рук не едят.