Борис Брикер - Собачье дело - Повесть и рассказы

— Я раньше вас тут не видел, — сказал человек с рыжей бородой и усами. — Я часто бываю около этого заведения.

— А я здесь первый раз, — сказал молодой сотрудник.

— У вас, наверное, большая семья? — рыжебородый указал глазами на толстенную папку с делом собаки Белки.

— Да, — ответил молодой сотрудник. — Большая.

— А вы не боитесь, что вам откажут? — спросил рыжебородый.

— Вряд ли. Думаю, что на это нет никаких оснований.

— Да, — сказал рыжебородый. — Нужны основания.

Молодому сотруднику не хотелось продолжать этот разговор. Он выдержал минутную паузу и уже собирался уходить, но человек схватил его за руку и крепко сжал ее.

— Не знаю, были ли какие-то основания, но факт остается фактом. Мне отказали. Нужно заново устраиваться на работу. Я врач. Врачом меня не брали из-за того, что я был уволен в связи с выездом, выпускать меня не выпускали, а на рабочую должность не брали, потому что у меня было высшее образование. Это был мой последний шанс…

Главврач сидел в кабинете в кресле-качалке. Он был в халате, но не белом, врачебном, а в шелковом цветастом китайском, и в тапочках. На столике перед ним стоял хрустальный графин с водкой и золотое блюдо с жареными грибами в сметане.

— Я, конечно, могу тебя взять, — сказал главврач и икнул. — Мне наплевать на то, что ты едешь. Но что с тебя взять?

— Все, что хотите! Все, что вам надо!

Врач посмотрел на меня мутными глазами и наполнил рюмку из графина.

— А что мне надо?

Он выпил, минуту подумал и развел руками:

— А ничего мне не надо.

Главврач закрыл глаза, оттолкнулся ногами от пола и закачался в кресле. Из люстры засочилась сладостная липкая музыка.

Ну, а действительно, что ему было нужно? Раз в месяц главврач приходил к своему другу секретарю райкома партии, и они подсчитывали взятки: деньгами и натурой. У секретаря всегда было больше. Один раз больше оказалось у главврача, и тогда неподкупный коммунист строго сказал: «Дружба — дружбой, Федя, но запомни: партия у нас всегда впереди!» Третьим в их компании был районный прокурор. Любимым развлечением друзей была охота. Медведя загоняли на расстояние двадцати шагов, друзья с радостным гиком палили в него, а бедный зверь падал с тремя пулями в глазу. А вечером в деревянной избушке со всеми удобствами начальники до утра проводили семинары по обмену трудовым опытом между молодыми продавщицами района.

Ну что ему было надо? Из люстры лилась музыка, главврач дремал в кресле-качалке, и я понял, что аудиенция окончена.

— Ну что мне надо? — сказал главврач сквозь сон. — А ничего мне не надо.

Я направился к двери. Музыка вдруг прервалась, и я услышал:

— Эй, ты, еврей, достань мне курицу, которая несет золотые яйца!

Опять полилась музыка, и он опять уснул.

Когда я вышел во двор, мне приветливо подмигнул молодой бык, вскормленный пайками туберкулезных боль-них…

Курица, которая несет золотые яйца. Смешно, да? Но самое смешное то, что когда я рассказывал все это своим друзьям, тоже врачам, один из них мне сказал:

— Ничего в этом смешного нет! Такая курица есть, и она у нас в Черновцах, у Заца.

Это был маленький еврей, экспедитор колхоза «Слава Октябрю», который открывал ногой дверь в кабинеты министров. Денег у него было немного меньше, чем у иранского шаха, но больше, чем национальный доход Молдавской ССР в 1974 году. Уже потом, в тюрьме, он написал три тома своих мемуаров. По этим мемуарам сели: два члена ЦК, один прокурор, диктор Центрального телевидения, четыре посла, двести тринадцать мясников, сто двадцать семь завмагов, шесть ректоров и совет министров одной маленькой кавказской автономной республики в полном составе. Этот скромный еврей играл такую же роль в махинациях общесоюзного масштаба, как маленькая пограничная станция Чоп в ритме движения международных поездов. Зац был посредником. У него действительно могло быть все, но курица, которая несет золотые яйца… Это уже, извините, из сказки. Я же еще не помешался!

Это я так подумал. Но пойти к нему я все-таки пошел. Заца дома не было. Уже потом я узнал, что он был в командировке в Махачкале. Там, в центральной гостинице Зац собрал ректоров некоторых медицинских вузов, чтоб уже наконец-то решить, сколько брать за поступление: пятьдесят тысяч, как в Грузии, или десять, как в средней полосе России. Не знаю, к какому решению они пришли — меня это не волновало.

Жена Заца пригласила меня в дом, посадила за стол. Я рассказал ей свою историю, и сентиментальная старая еврейка прослезилась. Я ей сказал, что мне что-то нужно от ее мужа, но не сказал что.